Будучи всегда один на один со своим одиночеством, юный Леонардо, с одной стороны, искал любого замещения недостающей любви, с другой – жаждал возможностей продолжительного забытья или, другими словами, бегства от реального мира. Пожалуй, нет ничего странного в том, что спасительное умиротворение чаще всего он находил в собственном воображаемом мире романтики и беспредельной мечты, а ключом к этому миру становилась беспрерывная деятельность, все больше захватывавшая его.
Первым психологическим заместителем реальных родителей для Леонардо стал дядя Франческо, прививший ему трогательную любовь к природе и почти неестественное желание освобождать птиц из клеток, чтобы насладиться их упоительной свободой.
Практически не имея никакой возможности делиться своими эмоциями, Леонардо подсознательно шел путем поиска выражения своих чувств, и благодаря полной свободе (обусловленной безразличием окружающих) он попробовал передать свои мироощущения с помощью знаков и символов, чем, по сути, и были первые рисунки. Удивительная наблюдательность и недюжинное усердие, стимулируемые желанием доказать свою собственную полноценность и состоятельность в этом мире, где его, как оказалось, не очень-то вдали, а также первая радость творчества неожиданно превратили занятие рисованием в постоянную потребность. Юноша заметил, что забывается в рисовании, уходит от становившейся порой невыносимой реальности и… обретает так недостающие ему высоту и свободу полета. И кроме того, рисование было замечено окружающими, в частности отцом. Этот факт особенно важен, так как завоевать любовь и признание отца было едва ли не самым вожделенным желанием для мальчика, который жил круглым сиротой при живых родителях. Первые похвалы и первый заказ (нарисовать настенную декорацию для соседей-охотников) возбудили желание серьезнее и глубже отнестись к творчеству. Именно это внимание со стороны к действиям Леонардо на самой ранней стадии творческого пути породили его необычайно стойкую мотивацию к рисованию и обусловили зарождающуюся маниакальную страсть к этому. «Чтобы всегда иметь возможность улучшить свои рисунки, он с упорной настойчивостью и терпением наблюдал за всем происходящим в природе, и в этой передаче наблюдений, вытекающих из мельчайших деталей, находился источник своеобразного слияния науки и искусства, которое должно было происходить в его душе», – отмечает А. Ноймайр.
Другими словами, будучи отверженным и ранимым подростком, Леонардо отчаянно искал идею, которая смогла бы стать для него своеобразной защитой от жутко ранящих стрел неполноценного и бездушного общества, жестокость которого его воспаленная чувствительность смогла испытать едва ли не с самого рождения. Мучительная невозможность стать продолжателем дела отца (из-за упоминавшейся незаконнорожденности), получить сносное образование и желание утвердиться в несправедливом мире подталкивали Леонардо к все более упорным усилиям – так что в конце концов однажды отцу не оставалось ничего более, как собрать несколько рисунков подающего надежды подростка и показать их одному из наиболее известных во Флоренции художников Андреа Верроккьо.
Мастер сумел рассмотреть в несмелых линиях юношеских набросков нечто такое, что позволило ему принять молодого Леонардо в свою мастерскую на обучение. Именно с этого времени молодой да Винчи начал смутно понимать, что все его будущее будет неразрывно связано с живописью и вообще с искусством. Несмотря на определенные установленные порядки и дисциплину в мастерской флорентийского живописца, Леонардо все же намного меньше чувствовал себя ущемленным, чем в детстве. Хотя его естество и восставало против установленных обществом ограничений для тех, кто не получил формального образования. Однако была и положительная сторона такого положения дел – Леонардо зажегся непреодолимым желанием доказать, что только знания имеют реальную силу; титулы же, научные или передаваемые по наследству, – лишь бутафория, напыщенная и лживая декорация театрализованной человеческой натуры.
Молодой человек не только самозабвенно впитывал все, что давал мастер, но и с удовольствием выслушивал критиков флорентийской богемы, нередко собиравшейся в доме Верроккьо. Он проникался средой живописи, и его жизнь постепенно наполнялась необходимым смыслом, без которого человек чувствует себя затерявшимся среди нагромождений морали всегда одурманенного общества с неизменно стерильной и одновременно безнравственной коллективной душой. Еще одной важным приобретением в мастерской художника было то, что молодой человек ощутил отеческую заботу Верроккьо, без чего он жил в течение многих лет.