У Андреа из головы не выходило то, как оцепенела она, когда Линвилл вложил ей в руку дорогую перьевую ручку. Прошло какое-то время, прежде чем она смогла вывести чернилами свою фамилию под документами. Почему это оказалось так непросто?
Молодая женщина продолжала расхаживать по комнате, бесчувственная к окружающему, возбужденная и на удивление взволнованная. Почему ей было так трудно ответить согласием? К ней снова вернулись слова Линвилла: «одна из Банкрофтов…»
А она потратила всю свою жизнь как раз на то, чтобы не быть ею. Из чего ни в коем случае не следует, что отречение требовало от нее больших усилий. Ее мать, порвав отношения с Рейнольдсом Банкрофтом после семи лет замужества, оказалась не просто матерью-одиночкой, воспитывающей маленькую девочку, но и изгоем. Ее ведь предупреждали, разве не так? В брачном контракте, составленном по настоянию адвокатов семьи, было четко прописано, что, как инициатор бракоразводного процесса, она не может рассчитывать абсолютно ни на что. И это соглашение строго соблюдалось не только из принципа, но и, как однажды мрачно высказала предположение мать Андреа, в качестве назидания другим. Благополучие молодой женщины и ее дочери кланом Банкрофтов в расчет не принималось. Но тем не менее разведенная не испытывала никаких сожалений.
Брак с Рейнольдсом Банкрофтом оказался не просто несчастным; дело было хуже: он отравлял ее жизнь. Лора Пэрри, уроженка небольшого городка, внешностью могла сравниться с первыми красавицами крупного мегаполиса, однако красота ее так и не принесла обещанного счастья. Молодой хлыщ, ухаживавший за ней, сразу же после свадьбы скис, посчитав, что его обманули, заманили в западню, словно беременность и была той самой ловушкой. Он стал холодным, раздражительным, а затем и вовсе начал постоянно оскорблять свою молодую жену. В своей малышке дочери Рейнольдс Банкрофт видел лишь помеху, к тому же издающую много шума. Он запил, и Лора тоже пристрастилась к спиртному, сначала в тщетной попытке найти хоть какие-то точки соприкосновения с мужем, а затем так же тщетно стремясь защитить себя. «Одни плоды на виноградной лозе вызревают, – говорила мать маленькой Андреа. – Другие просто засыхают».
Однако, как правило, она просто предпочитала не обсуждать эту тему. Прошло совсем немного времени, и воспоминания Андреа об отце стали затягиваться туманом. Возможно, Рейнольдс Банкрофт, племянник патриарха семейства, был паршивой овцой, но когда его родственники сомкнули ряды, отторгая чужачку, Лора возненавидела весь клан.
Из преданности матери Андреа всегда стремилась соответствовать высоким стандартам Банкрофтов, не будучи при этом одной из них. Еще в старшей школе в окрестностях Хартфорда, а затем все чаще в колледже кто-нибудь поднимал брови, услышав ее фамилию, и спрашивал, имеет ли она отношение к «тем самым Банкрофтам». Андреа всегда это отрицала. «Никакого, – говорила она. – Абсолютно никакого». Впрочем, это действительно было очень близко к правде, и Андреа считала предательством любые претензии на то богатство, от которого отказалась ее мать. «Драгоценный яд» – так называла его Лора, подразумевая право, принадлежавшее ее дочери по рождению. Подразумевая деньги. Уйдя от Рейнольдса, она ушла от образа жизни, от мира роскоши и изобилия. Как отнеслась бы мать к решению Андреа? К троекратной подписи под договором? К этому «да»?
Андреа покачала головой, одергивая себя. Между этими двумя решениями нельзя ставить знак равенства. Ее мать вынуждена была бежать от несчастливого замужества, чтобы не потерять свою душу. Быть может, теперь судьба как-то расплачивалась с ней, возвращая следующему поколению то, что было отобрано у предыдущего. Быть может, это поможет ей обрести свою душу.
Кроме того, хоть Рейнольдс Банкрофт и был тем еще сукиным сыном, сам фонд Банкрофта, несомненно, это что-то очень-очень хорошее. Ну а что можно сказать о прародителе фонда, его стратеге и главе: разве он также не один из Банкрофтов? Как он ни боролся с шумихой, поднятой средствами массовой информации, факты оставались фактами. Поль Банкрофт – не просто великий филантроп; он является одним из величайших умов послевоенной Америки – в прошлом изгой академического сообщества, крупнейший теоретик человеческой морали, человек, которому действительно удалось воплотить высокие принципы в жизнь. Клан, в чьих рядах состоит Поль Банкрофт, имеет все основания гордиться. И если именно под этим понимается «быть настоящим Банкрофтом», нужно стремиться к тому, чтобы оказаться достойной этого.
Мысли Андреа, как и ее настроение, то взлетали вверх, то падали вниз. Она увидела свое отражение в зеркале, и у нее перед глазами тотчас же возникло осунувшееся, блеклое лицо матери. Такое, каким Андреа видела его в последний раз перед автокатастрофой.
Вероятно, сейчас был не лучший момент оказаться в одиночестве. Андреа еще не оправилась после разрыва с Брентом Фарли. Ей следовало бы предаваться буйной радости, а не погружаться в болезненные воспоминания. Ужин в кругу друзей – вот чего требовало такое событие. Андреа всегда не переставала твердить своим знакомым, что жизнь любит экспромты; почему бы в кои-то веки не попробовать поступить так самой? Сделав несколько телефонных звонков, молодая женщина быстро проехалась по магазинам, закупая все необходимое, и накрыла стол на четверых. Très intime.[11] Призраки прошлого исчезнут в самое ближайшее время. Нет ничего странного в том, что она с таким трудом привыкает к неожиданному известию. Но, господи, уж если это не повод для торжества, то что же может им быть?
Тодд Белнэп порывисто вскочил с места.
– Вы что, издеваетесь надо мной?
– Пожалуйста, успокойся, – протянул Гаррисон. – Как это кстати – объект умирает до того, как ты успел подключить прослушивающую аппаратуру. Так что нет никаких записей, никаких свидетельств того, что же произошло на самом деле.
– За каким хреном мне бы понадобилось убивать этого ублюдка? – Белнэп напрягся, его захлестнула ярость. – Мне удалось проникнуть в личное логово Ансари, я вот-вот был готов нашпиговать его кабинет всевозможной аппаратурой, которая позволила бы нам раскрыть всю сеть торговли оружием. Вы сказали, не подумав.
– Нет, это ты ни о чем не думал. Ты был ослеплен злобой.
– Да? И почему же это?
– Наши пороки всегда являются продолжением наших добродетелей. На самом конце любви и верности долгу находится слепая, разрушительная ярость. – Холодные серые глаза Гаррисона копались в душе Белнэпа, словно зонд, пробирающийся по его внутренностям. – Не знаю, кто тебе это сказал, откуда просочилась эта информация, но ты узнал о том, что произошло с Джаредом. Ты решил, что за этим стоит Ансари. И расправился с ним.
Белнэп вздрогнул, словно от пощечины.
– Что произошло с Джаредом?
– А то ты не знаешь, – язвительно заметил Гаррисон. – Твой тупоголовый приятель был похищен в Бейруте. Вот ты и прикончил того типа, который, как тебе показалось, устроил похищение. Первая реакция, вызванная яростью. И, как следствие, провалил ко всем чертям всю операцию. В данном случае твоя хваленая стремительность оказалась совсем некстати.
– Джаред был?..
Заплывшие серые глазки уставились на Белнэпа лучами прожекторов.
– Ты собираешься притворяться, что ничего не знал? Вы двое постоянно были в курсе того, что происходит друг с другом, будто между вами была установлена какая-то невидимая связь. Две консервные банки на одной веревке, на какой бы планете вы ни находились. Недаром ребята прозвали вас Поллуксом и Кастором. В честь близнецов-героев из Древнего Рима.[12]
12
Кастор и Поллукс – в древнегреческой мифологии диоскуры, сыновья Зевса и Леды, неразлучные герои-близнецы смертный Кастор и бессмертный Полидевк (у римлян Поллукс).