Выбрать главу

– Йи-ха-а! – заорал я. Как те задаваки, с которыми я греб в Принстоне. – Йи-ха-а! – Я воздел кулаки. Повелительницы вытащили хлысты и принялись стегать жарящегося раба.

– Гори, детка! – Невиданная сила несла меня. Плевать, что провалилась презентация, что я жестоко оттер Карлу, плевать, что я захочу натворить, что за подленький план я задумал, плевать, сколь гойские эти нахесы, – я слился с безумием, и оно уничтожило все. Все пожрал огонь. Не оглядывайся, Джейми. Давай.

– Давай! Давай! Давай! – Я слышал, что ору во всю глотку. Без разницы, кто еще слышит. Я член стада. Меня приняли. И это приятно.

Ибо мы были все вместе. Одичавшие. Кого ни возьми, все – соучастники. И каждый уязвим не меньше Бирнбаума с его стояком. Люди, что стесняются стояка, вдруг показались болванами. Мы ведь мужики, так?

Чем громче мы орали, чем отчаяннее шалели, тем глубже становилась наша связь. Гальванизированная нашей бравадой. Назад пути нет.

Я откинул голову и взвыл к звездам Монтаны. Сомнения обратились в пыль, до последней унции улетучились, едва я расслышал свои вопли и рев. Общая какофония поглотила мои грехи. «Вот чувство, какого не полагается еврею, – подумал я. – Могущества, что высвобождается жертвованием первенца языческому богу Молоху. Отказом от закона отцов, что диктуется страхом. Избавлением от обязанности не вмешиваться и судить. Ни богоизбранности, ни людского презрения. Просто зверь, один из многих. И един со всеми».

И тут я заметил. Раб в маске неистово тряс головой и извивался, пытаясь вырваться. Часть представления или что-то по правде не так? Как различить? Я думал было отмахнуться, но что-то во мне твердило: у нас проблема, по правде. Слишком далеко зашло. Даже одна мучительница вроде признала, что жертва реально паникует. Девчонка отчаянно звала коллег. Но тех захватил всеобщий накал, и они приняли ее тревогу за такое же неистовство.

Не я один замер и вглядывался. Несколько зрителей кричали девушкам, чтобы те прекратили, но эти предупреждения не отличишь от ободряющего рева остальных. Кожа на голой груди и спине бедного раба краснела, краснела – ее лизало пламя. Я уловил несомненный запах жареного жира и горящих волос. Рот раба вопил сквозь маску.

Веселье прогнило до пандемониума – до остальных артистов доходило, что они поджаривают человека живьем. Они попытались поднять железный вертел, но тот слишком нагрелся. Помахали, чтобы мужчины им помогли, – никто не двинулся. Наконец я схватил Алека, и мы нырнули в огонь, за нами – еще парень. Я снял фуфайку и ею, точно кухонной рукавицей, схватился за вертел. Втроем мы ухитрились выволочь несчастного раба. Его обугленная спина кровоточила. Алек рухнул на колени и проблевался в шляпу. Хозяйки отвязывали от железяки подрумяненного товарища.

Но они улыбались. Я в ужасе попятился, потрясенный таким легкомыслием. И раб тоже! Теперь и он улыбался, вовсе не торопясь заняться ранами или сбежать.

И тут я услыхал аплодисменты. Оглядел столпившихся вокруг мужчин. Они хлопали и смеялись. Повелительницы встали в ряд, раб вместе с ними. Держась за руки, они в унисон поклонились.

Я помог еще более потрясенному Алеку встать, и мы вернулись на свои места.

– Надули тебя, пацан, – сказал Тобиас, глотая пиво. – Надули тебя, хорошо.

– Это все постановка? – спросил я.

– Господи, – сказал Алек, смахивая с губ каплю блевотины. – Я думал, они…

– Ну да, еще б ты не думал, – сказал Теллингтон.

– Ах, молодость, молодость, – прибавил Бирнбаум.

Я разозлился.

– Я вам не верю.

– Не переживай, Коэн, – улыбнулся Тобиас. – Через год будешь просто смотреть.

– Каждый платит взнос, – прохрипел Теллингтон. – Каждый платит.

Все трое расхохотались. Под экзотическую музыку из леса появились две девчонки в перьях.

Мне хотелось в ярости бежать. Пускай поймут: нечего со мной шутки шутить. Накалывать меня. И оскорблять. Но я не мог себя заставить. Тобиас похлопал меня по спине и кивнул. Понимал, о чем я думаю. Подбадривал меня. Худшее позади. Меня приняли.

Я понимаю, сейчас-то звучит глупо, но тогда это для меня было очень важно. Весь спектакль ставился ради меня. Вроде Тобиасовой инициации в Кучерском клубе. Подумать только, они так напрягались! И не своих тошнотных развлечений ради, а для меня и остальной молодежи. Чтоб допустить нас к игре. Все – игра, и участвуют лишь те, кто это сознает. Я понял наконец, что значит быть игроком. Не объяснишь. Надо им быть.

Алека трясло. Он развернулся к тропинке:

– Пошли, Джейми. С меня хватит.

– Да ладно, мужик. Ты вот сейчас уйдешь? Трудное закончилось. Нас уже приняли.

Он замотал головой. После рвоты зелененький. Нижняя губа дрожит.

– Может, шмаль такая, – попытался утешить я. – Довольно мощная дрянь. Может, из-за нее паранойя. – Я точно утешал его после неудачного трипа.

– Но ты-то, Джейми… – И Алек рванул прочь. Тобиас встревожился.

– Я с ним поговорю. – Я устремился следом.

Алек бежал под фонариками назад, к коттеджу. Я крикнул, но он не отозвался. Ладно. Пусть переварит. Ему тяжелее пришлось, чем мне. Выветрится шмаль, он и очухается. Кроме того, у амфитеатра, свидетеля моего унижения, происходила какая-то жизнь. Игрища у костра так меня вдохновили, что я нашел в себе силы вернуться на место преступления.

Несколько парней тихо беседовали на сцене, сгрудившись у микрофона. Вокруг выпивка, цитронелловые свечи вместо пепельниц. Мирное зрелище. Никаких тебе инициаций. В ковбойских прикидах только двое – как раз они смотрелись дико.

– Следует верить, – вещал один синаптикомовский зеленорубашечник. Наверняка с обеда здесь торчит, на вопросы отвечает. – Это не пустышка, пока люди не считают, что она пуста. Система будет расширяться вечно. Вселенная же вечно растет? – Бедняга, серьезный какой. А может, перепили все.

– Но учитывать возможность нового обвала все-таки надо, – возразил один ковбой. Зеленорубашечники на него так посмотрели, будто он нарушил священный масонский пакт. – Ладно, уговорили – коррекции. Может опять случиться коррекция, и надо подстраховаться хоть по минимуму.

– Каждая хеджированная ставка – упущенный шанс, – объяснил другой зеленорубашечник, поменьше. – Способствует обострению страхов. А мы теряем все.

– Я вас умоляю, – сказал ковбой. – Мой сбалансированный портфель вам ничего не стоит.

Я вытащил стул и оседлал его, непринужденно скрестив руки на спинке и раздумывая, вмешаться ли в дискуссию.

– Конечно, стоит, – сказал маленький синаптикомовец. – Если ваша потенциальная энергия заперта в акциях крупных корпораций, приверженцев устаревшей парадигмы, остается меньше топлива для роста. Эти компании не рискуют. И в перемены не вкладываются.

– Хуже того, – продолжал второй. – Вложения в ценность – по сути своей иные. Вы предаете рынок, который вас кормит.

– Вероломно, – прибавил маленький.

– Мы на него не сильно давим, – заметил третий. – Джейми, скажи?

Они знают мое имя. Наверное, презентацию видели. Может, мне пригодится.

– Простите, – сказал я. – Как вас зовут, я не уловил?

– Коэн, ты меня не узнаешь?

Я вгляделся в энергичного юношу – серый костюм, зеленая рубашка. Я растерялся.

– Ты из Принстона, да?

– Джейми, это я. Клайв Ваганян. Забыл?

– Эль-Греко! Чертов ебаный карась, мужик! – заорал я и вскочил обнять изящного парня. В детстве он был толстяком. Застрял в ограде, когда мы сматывались от управляющего «Радио-Шэк»[142], громыхая потыренными диодами в ранцах. – Джуд говорил, что ты в «Синаптикоме». Черт, ты офигенно выглядишь.

Похоже, мой взрыв эмоций Эль-Греко чуточку смутил. А может, он испугался, что я про наше детство заговорю. Пожал мне руку. Тепло, но прохладно.

– Я за собой следил, – объяснил он. – Компания помогала. Диеты, тренажеры и бассейн прямо в здании. Мы тут в результате все довольно здоровые.

вернуться

142

В период юности Джейми эта сеть розничных магазинов электроники торговала транзисторами и микросхемами, которые в руках знающего хакера становились компонентами устройств, каких легально не приобрести целиком – например, тюнеров, позволявших декодировать зашифрованные телевизионные сигналы. Как ни странно, хотя радиоволны проникали сквозь человеческие тела, людям не дозволялось получать доступ к контенту бесплатно. В конце концов, «Радио-Шэк» стал отделением мобильной связи, а затем был поглощен торговой сетью канцелярских принадлежностей. – Сабина Сэмюэлс.