– Да нет, правда, – упорствовал я. – Он очень убедительно излагал.
– Если ты понял, что тебя убеждают, – хмыкнул главный, – значит, он не справился с работой.
– Да нет, он же не всучивал ничего. – Я сдал назад. – Просто, мне кажется, это прекрасное дополнение к нашему сайту. Нам сильно поможет. Он это очень внятно объяснил.
– Ну хорошо, – сказал главный. – Будем рады, если ты присоединишься. Моя фамилия Лори. Симпсон Лори. – Он пожал мне руку. А затем, дабы я не усомнился, что меня разыграли: – Надеюсь, вы воспользуетесь этими вашими ходами у федералов, чтоб регулирование обойти.
Ладно, чудесно. Все было подстроено.
Да ерунда, решил я, поднявшись на крыльцо четвертого коттеджа. Если хотят, пускай думают, что они круче. Это ведь они технологию раздают, а прибыль наша. Что до Эль-Греко… Ну теперь он явно в форме по сравнению с последней-то нашей встречей. И все же приятно пообщаться с Ямайским Королем, даже при таких обстоятельствах. Особенно при таких обстоятельствах. По сравнению с Эль-Греко я просто вольная птица. Если еще перед Джудом и Рубеном в громовержца[144] сыграю – вообще идеально.
Я тихо отворил дверь и услышал, как заворочался Алек. Бедный пацан. Не включая свет, я попытался нащупать дорогу. Снял штаны, положил их на комод, добрался до кровати и сел. На ватном одеяле – что-то мягкое. Гусиные перья какие-то. Я похлопал рукой в поисках утечки. Обнаружилась целая куча пуха, просто гора перьев. И она внезапно зашевелилась.
– Эй! – крикнул женский голос.
Я подскочил и врубил свет.
В моей кровати сидела пернатая танцовщица. Джинна, рыжая из-за стола регистрации.
– Что за?… – ахнул я. Она собирала шмотки. На полу – пузырь бурбона, на тумбочке – предательские остатки порошка возле скатанной сотенной купюры.
– Привет, – сказала Джинна. – А сколько времени?
Алек сел в постели, держась за стену. Убит в никуда.
– Джейми, прости, – пробормотал он. – Я думал, ты…
– Нормально, – сказал я, пытаясь въехать, что происходит. – Я найду кровать в…
– Нет-нет, все в порядке. – Джинна уже собралась. – Это не то, что ты думаешь. Мне работать утром.
– Ну ладно, – сказал я. – Эм-м. Спокойной ночи.
Она остановилась у Алековой постели.
– Мне точно взять деньги, ты уверен?
– Заткнись и проваливай, поняла? – сказал Алек.
– Вас, студентиков, не поймешь. – И она вышла, по пути задев меня объемным птичьим бюстом.
Я запер дверь, смахнул с кровати пух, перевернул подушку и выключил лампу.
– Что ж ты ее выпроводил? Она ничего себе, – заметил я, хотя, по-моему, она была чудовищно безвкусна, и я хотел ее сам. – Ее на тебя пробило.
– Я ей не за это платил. Я к ней не клеился. Не в том фишка.
– Ну как скажешь. – Ладно, пусть. – Ты в норме? Ты сколько выпил? – Явно ведь чудовищно насосался[145]. Но про кокаин ни слова не скажу.
– Я очухаюсь, – ответил Алек. – Комнаты иногда и побыстрее вертятся.
– Ну ладно, тогда спокойной ночи.
– Ага.
Некоторое время мы полежали молча.
– Знаешь, я бы и сам добрался, – наконец сказал он.
– А?
– К причалу. Когда лодка перевернулась. Я бы и сам добрался, без тебя.
– Да тут нечего стыдиться. Ты пьяный был.
– Не настолько пьяный, Джейми.
– Слушай, мне твой отец сказал про руку, – признался я. – С такой рукой, да еще под градусом…
– Я бы и сам добрался, – пробубнил он.
– Засыпай. Мы об этом завтра поговорим.
Он уже отрубился. Я лежал, и меня, как ни странно, грызла совесть. Будто я его свалил, занял его место у кормушки. Поглотил жизнь очередного персонажа.
Когда я проснулся, Алека не было. Тем лучше. Больше времени до встречи. Может, потому он и слинял.
Я нащупал на полу часы. Семь утра. Как это Алек встать умудрился? Я раздвинул занавески, и белое монтанское солнце брызнуло на меня сиянием, какого я никогда не видал в городе (куда вечером буду счастлив вернуться). Сплошная белиберда на этом ранчо. Открывает людские темные стороны.
Я принял душ, побрился и оделся так, как хотел с самого начала. Рубашка «Брукс Бразерз», вельветовые брюки и джемпер. Ковбои лесом идут.
В центральном здании никто не завтракал. Какая-то обслуга за столом ставила на планшетах галочки в списках. Одна женщина подняла голову. Джинна.
– О, доброе утро, мистер Коэн.
– А где все? – спросил я. – Завтрак уже кончился?
– Да нет, дуралей. – Она нежно хлопнула меня по руке. – Еще не начинался.
– И где?…
– Вы сегодня питание зарабатываете, – ответила она. – Все на западном выгоне.
– На западном?… – Карту я изучал – мне ее выдали с путеводителем. Я знал, где выгон, но мне было любопытно, кто такая эта Джинна, и что с Алеком стряслось. Или, может, сам ее окучу.
– Вон туда, – показала она. – Мимо коровников. Прямо вдоль холма идите.
– Не проводите меня?
– Я со щеглами не гуляю, – засмеялась она. – Даже если они громко воют. – И Джинна подмигнула. Ну еще бы. Мы оба, надо думать, в курсе наших темных сторон. Я вспыхнул и отвалил. Господи[146], сколько всякой грязи про важных шишек знают эти женщины. Лучше их не злить.
Возле коровников я столкнулся с работниками – настоящими ковбоями, которые воевали с быком. Стальными кольями они пихали его к беспокойной корове в крошечной клетушке. Один ковбой заметил меня и секунду разглядывал. Я незваный гость. Шкет из летнего лагеря встретил студента.
Работник внезапно уставился в небо. Видимо, слышал он лучше меня: я лишь через несколько секунд разобрал ворчание. На луг спускался вертолет.
– И какого хуя они теперь устроят? – спросил работник коллегу.
Какого бы хуя ни устроили, я хотел выяснить и помчался за вертолетом. На длинных стальных проводах он волок громадный деревянный ящик. Я бежал всю дорогу до западного выгона, где и нашел остальных курортников – все повисли на заборе. Тобиас махал шляпой.
– Как раз вовремя, Джейми! – заорал он. – Привезли его.
– Кого? – спросил я, взбираясь по столбу к Морхаусу поближе.
– Быка из Нью-Йорка. Которого пристрелить хотели. Его Теллингтон купил, поганец!
Вертолет, раскрашенный в фирменные ярко-рыжие цвета «Интертейнинка», повис над загоном. Повсюду носились коровы, работники пытались их угомонить. Гигантский ящик медленно снижался.
– У меня хорошие новости, мистер Морхаус, – сообщил я. Не понять – то ли сейчас идеальный момент, то ли хуже не бывает.
– И что у тебя, пацан? – игриво осведомился Тобиас. – Трахнул кого? Алеку-то подфартило?
– Нет-нет, я не об этом. То есть я не знаю, подфартило ли Алеку. – Я уже чувствовал, что падшего друга следует прикрывать. – Вполне могло. Я, ну – я тут пообщался вчера с ребятами из «Синаптикома». Насчет использования их программы на сайте торгов. По-моему, очень уместно. И они жаждут с нами поделиться.
– Пожалуй, неплохо, – согласился Тобиас, не отрывая глаз от ящика. – Валяй.
– Ну да. Сделаем. Проблема в регулировании. Откровенно говоря, они готовы с нами стусоваться отчасти потому, что вы общаетесь с Бирнбаумом.
– Типично, – заметил Тобиас. – Но они правы. Если эту дверь кто и выбьет, так это мы. Только пусть эксклюзив дадут, раз уж нам напрягаться.
– Я думаю, проблем не будет. – Это я уже учел.
– Значит, по рукам. – Тобиас снова воззрился на ящик. – Ты глянь, а?
Потрясающе. Вот так и заключаются сделки. Посреди всего. Когда что-то должно случиться, оно берет и случается. Встает на место.
Вертолетная лебедка опустила ящик очень низко, и все равно он с чудовищным грохотом хряснулся об землю. Мы все зааплодировали.
Теллингон обратился к толпе в мегафон:
– Джентльмены, с невероятным удовольствием представляю вам: прямо из джунглей Нью-Йорка – существо, приговоренное к казни лично губернатором… Бык Отто!
144
В 2008 г. слово «громовержец» обладало иным смыслом. Тогда громовержцем называли человека, обеспечившего компании богатых клиентов. Лишь обнаружение глобальных перемен климата и распространение ЭПЯ (Экстремальных Погодных Явлений) привели к тому, что термин «громовержец» получил свое нынешнее значение (тот, кто приносит разрушение и беду).
Конечно, в те времена отмечались и негативные образы дождя и грома (см. «Пусть лучше гром не гремит у меня на параде», «Пасмурное небо скоро прояснится»), однако гром выступал обычной неприятностью или экспрессионистским символом дурного настроения. Немногие считали гром и сопутствующий ему дождь зловещей угрозой человеческой жизни, как сейчас.
Фраза «Уходите, дождь и гром; возвращайтесь, но потом», к концу 2080-х официально сменившая «На Бога уповаем» на американской валюте, в действительности происходит из обычного детского стишка. –
Примечание к примечанию – Негативные образы дождя и грома: Тем не менее ряд примеров демонстрируют ужас. Особенно пророческими оказались «Гроза» и «Лиловый дождь». Контакт с загрязненной дождевой водой вызывал мутации, характеризующиеся ускоренным ростом скелета; жертвы, таким образом, буквально вырастали из собственной кожи, что сопровождалось психическими расстройствами и кровотечением из глазных впадин.
Песня Берта Бакара и Хэла Дэвида, напоминающая детский стишок про карусель, описывает чуму прежних времен со зловещими подробностями симптомов: «Дождик на голову мне льется, я – как великан, ему вместиться никуда не удается, и не поможет ничего… я солнцу пару слов сказал… Дождик на голову закапал мне, но мои глаза ничуть не покраснеют, нет…» –
145
Слэнговое обозначение процесса потребления алкоголя, а также орального секса. В данном случае предположительно относится к первому, однако некоторые наши редакторы утверждают, что в свете дальнейшего повествования здесь имеет место гомоэротический мотив. –
146
Из контекста – Бог израэлитов. Считался величайшим творцом вселенной. Также обвинялся во множестве актов разрушения – «божественных актов». Большинство людей использовало это слово для объяснения необъяснимого. –