Оба эти обстоятельства — нейтральность теории относительно степени конфликтности и определение «стратегии» как влияния на противника через его представления о последствиях его собственных действий указывают на то, что мы можем назвать эту теорию теорией взаимозависимых решений.
Угрозы и ответы на угрозы, репрессалии и контррепрессалии, ограниченная война, гонка вооружений, балансирование на грани войны, внезапное нападение, доверие и обман — все это может восприниматься как импульсивные или как хладнокровные действия. Предполагая в ходе разработки теории, что эти действия продуманы, мы не утверждаем, что они таковы на деле. Скорее утверждается, что при создании систематической теории предположение о рациональном поведении будет продуктивным. Если поведение было бы действительно продуманным, было бы проще разработать обоснованную и релевантную теорию. Рассматривая теоретические построения лишь как исходный пункт для того, чтобы в дальнейшем приблизиться к действительности, а не как полностью адекватную теорию, мы должны суметь защититься от худших результатов тенденциозного теоретизирования.
Кроме того, теория, основанная на предположении, что участники взвешенно и «рационально» рассчитывают собственные выгоды в согласии с внутренне согласованной системой ценностей, заставляет задуматься о значении «иррациональности». Лица, принимающие решения, непросто распределены по линейной шкале, на одном конце которой абсолютная рациональность, а на другом — полная иррациональность. Рациональность есть набор признаков, и отклонение от полной рациональности может происходить по различным направлениям. Иррациональность может подразумевать неупорядоченную и противоречивую систему ценностей, плохой расчет, неспособность получить сообщение или неспособность к эффективному общению; она может подразумевать случайные и бессистемные влияния в выработке решений и их трансляции, а порой иррациональность отражает коллективный характер решения группой лиц, чьи системы ценностей не совпадают и чьи организационные решения и системы коммуникации не позволяют им действовать как единый субъект.
На самом деле основные элементы, входящие в модель рационального поведения, можно отождествить со специфическими типами рациональности и иррациональности. Систему ценностей, систему коммуникации, информационную систему, коллективный процесс принятия решений или параметр, представляющий вероятность ошибки или потери управления, можно рассматривать как попытку формализовать изучение «иррациональности». Гитлер, французский парламент, командир бомбардировщика, операторы радара в Пирл-Харборе, Хрущев и американский электорат — все они могут страдать некоторыми видами «иррациональности», но эти виды «иррациональности» совершенно различны. (Даже невротик с рассогласованными ценностями, не способный их согласовать, мотивированый подавлять, а не примирять противоречивые цели — даже такое лицо для некоторых целей может рассматриваться как пара «рациональных» субъектов с несовпадающими системами ценностей, достигающих коллективного решения через процесс голосования, в котором имеются бессистемные и случайные элементы, асимметричные каналы коммуникации и т.д.)
Очевидный ограничивающий характер предположения о «рациональном» поведении, т.е. рассчитываемой стратегии решений, направленной на максимизацию ценности, смягчается двумя дополнительными наблюдениями. Одно, которое я привожу из третьих рук, утверждает, что даже среди эмоционально неуравновешенных, заведомых «абсурдистов» часто встречается интуитивное понимание принципов стратегии или, по меньшей мере, применение таких принципов в отдельных случаях. Мне говорили, что обитатели психиатрических лечебниц зачастую культивируют, намеренно или нет, системы ценностей, которые делают их менее восприимчивыми к дисциплинарным угрозам и дают им дополнительные возможности самим использовать принуждение. Легкомысленное и даже самоубийственное отношение к ранениям — «Я вскрою вены, если вы не позволите мне...» — может быть подлинным стратегическим преимуществом, как и культивируемая неспособность слышать и воспринимать или репутация человека, часто теряющего контроль над собой. Все это делает неэффективными угрозы наказания в качестве меры сдерживания. (И снова я вспоминаю о своих детях.) По существу, одним из преимуществ теории «рациональных» стратегических решений, использующей понятие рациональности в эксплицитном виде, в ситуациях сочетания конфликта и общего интереса является то, что, указывая на стратегические основы той или иной парадоксальной тактики, она указывает и на то, насколько здравы и рациональны некоторые тактики, практикуемые слабыми и неподготовленными людьми. Не будет преувеличением сказать, что наша искушенность иногда подавляет здравую интуицию, и что одним из эффектов эксплицитной теории может стать восстановление некоторых интуитивных понятий, которые лишь на первый взгляд кажутся «иррациональными».