— Полетим над Хайфой. Места нашего детства. Может больше никогда их и не увидим, кроме как с воздуха.
Через пару минут она вернулась в салон, и Сарваш не удержался и обратился к террористке:
— Я надеюсь, вы не собираетесь сажать самолет в Израиле, — с опаской поинтересовался он.
— А что не так? — озорно спросила Лейла. — Разве вы не в Тель-Авив хотели лететь?
— Вообще-то в Афины, но, как понимаю, сегодня мне Акрополь не увидеть. Просто, если мы сядем в Израиле, боюсь, что рискую не увидеть его больше никогда.
— Боитесь израильтян?
— Скорее опасаюсь. Последние двадцать лет показали, что они не самый миролюбивый народ. Если наш самолет сядет в израильском аэропорту, скорее всего израильские военные пойдут на штурм и наверняка переубивают с десяток пассажиров, пока будут целиться в вас и вашего коллегу.
— Смотрю, вы не лучшего мнения об их профессионализме, — задорно рассмеялась Лейла.
— А ещё я опасаюсь, что пролетая над Хайфой, израильские ВВС просто-напросто собьют самолет.
Лейла вмиг стала серьёзной:
— Они этого не сделают. У нас в заложниках сто шестнадцать человек.
— И сколько из них с израильскими паспортами?
— Двое, — после краткого молчания произнесла она.
Сарваш пожал плечами:
— В сороковые сионисты не стали дорожить, как говорят, шестью миллионами соплеменников. А у вас их всего лишь двое.
— Мы летим в Дамаск, — сурово произнесла девушка, видимо, не очень воодушевленная этим разговором. — И летим через мой родной город.
— Простите, я не хотел вас обидеть, — мягко произнёс Сарваш. — Но вы же понимаете, тут в воздухе все мы не в лучшем положении, чем экипаж подводной лодки.
Лейла ничего не ответила. Вскоре она вновь пошла к пилотам, и Сарваш смог услышать голоса из кабины.
— На связи Тель-Авив, — произнёс командир, обращаясь к террористке. — Что нам ответить?
— Давайте я сама, — и озорным голосом Лейла произнесла — Тель-Авив! Мы из Народного Фронта освобождения Палестины. Что вы думаете по этому поводу?
Ответ Сарваш не услышал, видимо израильские диспетчеры пришли в замешательство и не знали, что на это сказать.
Лейла вернулась на свое место и украдкой посматривала то в иллюминатор, то на салон. Когда её взгляд встретился с Сарвашем, он снова не удержался и спросил:
— Вашу семью изгнали из Палестины в 1948 или 1967 году?
— В 1948, - произнесла она. — Отца убили сионисты, нас с матерью и братьями выгнали из нашего дома и мы бежали в Ливан.
Дитя войны. Отважная девушка, решившая бороться с несправедливостью, обрушившейся на её семью и весь её народ. Весьма экстравагантно угонять самолеты, чтобы мир обратил внимание на отчаяние палестинцев, изгнанных с родной земли. И всё же, и всё же…
— Как вы поступите с двумя израильскими гражданами? — поинтересовался Сарваш и к собственному облегчению услышал:
— Они оба солдаты. Обменяем на наших бойцов в израильских тюрьмах. Больше они нам ни для чего не нужны.
Сарваш понимающе кивнул — на войне как на войне. Но всё же был в этом плане изъян:
— Думаете, власти на это пойдут?
— Уже шли и не раз.
Сарваш удивленно покачал головой:
— Знаете, Лейла, ни одно государство и ни одна власть не потерпит, чтобы двое простых людей, парень и девушка, диктовали им условия. Может, они и выполнят ваши требования сейчас, но вряд ли будут идти вам навстречу всегда.
— Куда они денутся, если у нас сто шестнадцать заложников?
— Беда в том, что и заложники тоже простые люди.
Лейла ухмыльнулась и кивнула:
— Должен был быть тут один небожитель. Ицхак… — протянула она, и Сарваш едва не вздрогнул, услышав свое имя, — Ицхак Рабин, посол. Но, видимо, сегодня ему повезло, раз он опоздал на рейс.
— Или был предупреждён, — предположил Сарваш. — потому что, как вы сказали, он небожитель и одна его жизнь ценнее ста шестнадцати прочих. Да, захвати вы посла, это был бы шум. А так, вы просто задели гордость власть предержащих.
— Это ничем не хуже.
— Позвольте не согласиться. Они вам этого не простят, потому что свято верят, что в этой жизни всё решать дано исключительно им, а не простым людям. А сейчас вы это неприкосновенное право у них отобрали, да ещё требуете услышать себя и обменять пленных.
— Это борьба, и я как марксистка не могу её оставить. Или вы имеете что-то против?