— Да, но мое понимание ход событий не ускорит. Прямой рейс из Дамаска в Афины будет только послезавтра. Можно попробовать попасть через три часа на рейс до Каира, потом пересесть на самолет до Афин, но он отбывает только завтра. Есть вариант лететь в Палермо через пять часов, а там за два часа можно успеть пересесть на самолет до Афин — тогда мы будем на месте завтра утром. Как прикажете поступить?
Видимо от услышанного в голове Синдоны осталась только мешанина из названий городов, потому как он гаркнул:
— Не пудри мне мозги! Лети в Афины немедленно, хоть через Палермо, хоть через Карачи, но чтобы бумаги были у клиента завтра, если не хочешь угодить на допрос с пристрастием.
— Так я и не марксист, чтобы меня пытать, — усмехнулся Сарваш.
— А мне плевать. Если не черные полковники, так я устрою тебе головомойку.
На этом разговор был окончен. Пока Ицхак Сарваш в Дамаске с невозмутимым видом покупал билеты до Палермо, в Риме Микеле Синдона отправился в один из фешенебельных ресторанов на площади Грегорио Сеттимо. Там его уже ждали двое: рослый секретарь Института Религиозных Дел епископ Пол Марцинкус, прозванный ватиканскими доброжелателями «Гориллой», и маленький священник, но далеко не последний человек в Ватикане — личный секретарь папы Паскуале Макки.
— Где твой молодой консультант? — попыхивая сигарой, тут же поинтересовался у Синдоны Марцинкус.
— Лучше и не спрашивай, — раздраженно махнул рукой тот. — Форс-мажорные обстоятельства.
— Будь осторожен с этим юношей, — кротким голосом произнёс Макки.
— С чего вдруг?
— А с того, что добрые люди рассказали мне, как после вашего дневного собрания он прогуливался по Ватиканскому музею в компании отца Матео из статистического бюро.
— И кто этот отец Матео?
— Любимчик кардинала Оттавиани, — тихо произнёс Макки, — бывшего главы Священной конгрегации доктрины веры.
— И чем он ему приглянулся?
— Общностью взглядов, — прошелестел Макки. — Он его ручной богослов, такой же ретроград, как и сам Оттавиани.
— Ну, — оживился Марцинкус, — это дела теологические, а мы тут собрались говорить о делах сугубо мирских.
— Тебе надо интересоваться не только финансами, Пол, — попрекнул его папский секретарь. — В Ватикане происходит множество интриг, тебе полезно было бы быть в курсе.
— Ну так просвети нас, мы же для того тут и собираемся каждый день, чтобы обменяться сплетнями.
И отец Паскуале, не отрывая взгляда от стола, одной рукой перебирая пальцами края скатерти, а другой помешивая ложкой первое блюдо, поведал:
— Кардинал Оттавиани пошёл против воли папы. Наши теологи подготовили текст реформы мессы, а теологи Оттавиани написали критическое рассмотрение нового служебника. Оттавиани посмел объявить, что нашёл в тексте служебника двадцать ересей. Папа эту дерзость помнит и не забудет.
— Ясно, — кивнул Марцинкус, — и при чём тут отец Матео?
— При том, что он помогал составлять экспертное заключение и добавил к тому списку ересей ещё пять.
Марцинкус покачал головой.
— Вот это дела — папу и в ересиархи. Ну что ж, если этот отец Матео вовремя не поймёт, откуда дует ветер, значит, вскоре не будет работать в Ватикане и вернется в свой приход.
— Монастырь, Пол, — поправил его Макки. — Он священник из ордена цистерцианцев.
— Тем более. Значит, уедет в монастырь.
— Ты спешишь, Пол, не всё так просто. Он не просто любимчик Оттавиани. Из-за него Оттавиани уволил своего секретаря, монсеньора Агустони.
— Знаешь, Паскуале, — вступил в разговор Синдона, — говорят, твоё влияние на папу безгранично и абсолютно. Так почему бы и Оттавиани не попасть под власть простого священника, такого же, как и ты сам?
Макки лишь бросил краткий взгляд на Синдону и тихо заговорил:
— Твое сравнение некорректно, Микеле. Все мои поступки во благо папы, все мои помыслы во благо Церкви. Монсеньор Агустони тоже делал все во благо кардинала Оттавиани. Да, он написал письмо от имени своего патрона, написал, что Оттавиани отказывается от критики нового служебника, что он согласен во всем с папой и больше не будет чинить препятствий церковной реформе. Монсеньор пошел на фальсификацию письма только чтобы вывести Оттавиани из-под удара.
— Разве так легко подделать письмо кардинала? — поинтересовался Синдона.
— Оттавиани слеп как крот, — пояснил Марцинкус. — У него хорошая память, живой ум, но глаза его подвели.
— Так Агустони просто воспользовался его слепотой и подсунул то письмо на подпись? Однако, умно.