- Что, к Лили так же по-отцовски будешь относиться? Она и его дочь тоже.
- Только куда лучше воспитана.
Гольдхаген только ухмыльнулась.
- Для него и я была хорошей дочерью. Не показывала, что за полгода стала алкоголичкой, чтоб его не расстраивать, не разводилась с мужем по этой же причине. А сейчас-то мне для кого быть пай-девочкой? Все-таки восемьдесят шесть лет жизни за спиной.
- Как ничтожно мало, - усмехнулся полковник.
- Да-да, старичок, куда мне до тебя, - ухмыльнулась в ответ Гольдхаген.
Такого разговора по душам у них не было со времен её исповеди о криминальной карьере террористки. Тогда полковник узнал много о Гольдхаген и её физических, профессиональных, а главное, моральных возможностях. Сейчас же, когда разговор зашел о её семье, полковник и сам ощутил то забытое и потерянное в веках чувство, когда умерла его горячо любимая Маргита, когда один за одним умирали дети и внуки, а время шло, он продолжал жить, а его семья - нет. Тогда ему было примерно столько же, как и Гольдхаген сейчас. Но он никак не мог понять, как можно отказаться и не принять обратно родную сестру, с которой они некогда были похожи как две капли воды. Теперь они совсем разные и внешне, и по характеру, и по образу жизни. Но разве можно полвека вынашивать в сердце старые обиды?
- Так ты ещё поговоришь с Лили? - поинтересовался он.
- Если она здесь останется, трудно будет её избегать. Надеюсь, сэр Майлз не определит Лили кашеварить сюда же?
- Вряд ли.
- Вот и хорошо. Она, конечно, умела готовить, но когда это было. По ней видно, у плиты она не стояла давно.
- Завидуешь?
- С чего вдруг? Мы с ней явно люди из разных кругов и с разными интересами, которые никак не пересекаются. Тридцать семь лет я жила с ней под одной крышей, знаю, что лет эдак с двадцати у нас совсем разное на уме. Вряд ли с годами что-то чудесным образом изменилось.
- Значит, не хочешь с ней говорить?
- А о чём? Она о цацках и шмотках, а я о гелигните и Беретте? Это же смешно. Мы уже давно чужие люди, еще с тридцатых. А ведь пятьдесят лет прошло. Скажи, она похожа на человека, у которого в жизни был тяжелый перелом или испытания? Вот и я думаю, что нет. Если хочешь знать, даже Сарваш мне куда ближе, чем родная сестра. Он хоть и тоже человек из другого мира, который мне не слишком приятен, но у нас был 1945 год и лагерная грязь одна на двоих. О таком не забудешь и из сердца не выкинешь. Думаешь, расскажи я Лили о том времени, она хоть что-то поймёт? Сильно сомневаюсь, только будет кивать головой как китайский болванчик, потому что положено сочувствовать. Что такое тысячи трупов, живые скелеты и только пара брюквин на складе, она не знает. И вряд ли захочет узнать.
- А Сарвашу, значит, ничего объяснять о жизни не нужно?
Гольдхаген усмехнулась:
- Он явно намного испорченнее меня, только умело это скрывает. Одна его просьба в 1975 году закопать его в лесу чего стоит. Я бы в жизни до такого не додумалась.
- Зато в отличие от тебя он приличный человек.
Гольдхаген и это замечание не оставила без ехидной реплики:
- Он благообразный уголовник, как и все банкиры, из тех, что грабят людей, не переступая черты закона.
- Но ты-то эту черту давно переступила. Что ты хоть ему ответила?
- По поводу?
- По поводу отъезда, которого не будет. Ты же согласилась?
Гольдхаген подняла глаза и с укором посмотрела на полковника:
- Между прочим, ты сводня.
Полковник только усмехнулся:
- Тебе явно не хватает мужчины, чтобы выбросить из головы всю дурь, что тебя изводит годами. Я сделал всё, что мог и как мог для твоего освобождения.
- Отдать меня человеку, который был арестантом в лагере, где я была служащей при администрации? Которого я похитила, убила, похоронила и откопала? Откуда мне знать, может он и мстительный и вся это показная помощь нужна ему для расправы?
- Не приписывай Сарвашу собственный образ мыслей. Лучше бы сказала спасибо и ему и мне. С ним ты могла уехать из Фортвудса. Без него - нет.
- Плохой выбор. Что, третьего варианта точно не будет?
- Нет. Я не могу понять, тебе, что, он так неприятен?
- Да не то чтобы. Я просто дважды была замужем. Мне уже всё это неинтересно.
- По-моему он тебя и не замуж зовёт.
- В том-то и дело...
- Кстати, почему ты носишь фамилию первого мужа, а не свою? У альваресс так не принято.
Гольдхаген как-то странно глянула на полковника и ответила:
- А она дорога мне как память.
- О Гольдхагене? Ты же говорила, что он тебя отравил.