Комиссия из десяти человек вышла из своих внедорожников и, умело скрывая удивление, оглядывалась по сторонам. Темпл обхаживал их как мог. Пять подземных этажей нового корпуса произвели впечатление, но особо заинтересовала незваных гостей медлаборатория. Доктор Вильерс с умным видом показывал колбы с чёрной кровью то ли Гольдхаген, то ли её сестры и рассказывал о принципиально иной биологии инопланетян, что сейчас он работает над расшифровкой их ДНК. Потом доктор показал рентгеновский снимок черепа, в котором полковник опознал череп Гольдхаген по металлическому сердечнику по центру. Но комиссии Вильерс сказал, что никакой это не сердечник, а вживленный инопланетянами чип, для контроля за человеком после его похищения. Демонстрировал он и свет синих ламп, которые обыкновенно включали для светобоязненных гипогеянцев и говорил, что только при таком освещении можно проводить вскрытие погибших при посадке энлонавтов без риска получить радиоактивное облучение.
У археологов с подачи фантазёров из агиотдела нашёлся знаток, который принялся цитировать комиссии выдержки из книг так называемых палеоархеологов и рассказывать, что инопланетяне прилетают на Землю с незапамятных времен, и потому успели основать здесь все древние цивилизации, в особенности древнеегипетскую, что плато Гизы является не чем иным как посадочной площадкой для НЛО, а пирамиды в древности служили маяками.
Не прошла комиссия и мимо "кельтологов", которые, выкопали из недр мифологических сказаний народов мира средневековые истории о светящихся огнях в небе. Скрипя зубами, они назвали ряд божеств различных пантеонов, что в народной мифологии названы прилетевшими с неба, инопланетными путешественниками и просветителями, которые для диких земных аборигенов древности казались не просвещенными представителями внеземной цивилизации, а божествами.
Как назло, во всем Фортвудсе не нашлось ни одного астронома-любителя, но после истории археологов о звёздах в поясе Ориона и египетских пирамидах, что построены в аналогичном порядке, комиссии уже было всё равно
Но гвоздем программы должен был стать допрос жертвы похищения инопланетян, которую привезли в Фортвудс только утром.
Комиссия с живым интересом последовала на самый глубокий этаж в просмотровую часть допросной, отделенной звуконепроницаемым стеклом от находящихся внутри Гольдхаген и энлэошника Робинсона.
Женщина сидела за столом и на неё была больно даже смотреть. Вся сжавшаяся, с опущенной головой, её пошатывало вперед-назад. Полковник пригляделся и понял, что рубашка на ней, еще полчаса назад бывшая целой, теперь изодрана и помята.
- Там было холодно... Очень холодно, - всхлипывая, прошептала она.
- Что вы видели вокруг? - спокойным ровным голосом спрашивал Робинсон.
- Всё белое...
- Что это был за место?
- Комната...
- Что было в комнате?
- Я не знаю... всё вокруг было белым... Слепило глаза...
- Вы не видели обстановку вокруг?
Гольдхаген мотнула головой так дёргано и испуганно, что создавалось полное впечатление, будто час назад рядом с ней разорвался снаряд, её контузили и сейчас она плохо владеет телом и неважно соображает.
- Только оно подошло...
- Кто?
- Существо.
- Опишите его.
- Карлик... серая кожа... большая голова... и - её буквально затрясло, и голос дрогнул, - и длинные когти, а под когтями присоски...
- Вы видели присоски? - с несколько растерянным выражением спросил Робинсон.
- Он дотронулся до моего живота! - взвизгнула Гольдхаген, отчего вздрогнула добрая часть комиссии за стеклом. - Он присосался ими ко мне. Это адская, невыносимая боль, как ожог медузы, только в тысячу раз сильнее.
- Вы это записываете? - поинтересовался у Темпла один из членов комиссии.
- Разумеется. Хотите получить позже запись?
- А это возможно?
- Увы, нет.
А Гольдхаген с Робинсоном тем временем продолжали:
- Я не помню, как оказалась на столе, но я лежала и не могла пошевелить... А он стоял надо мной с длинной иглой в руках...
- Что он сделал этой иглой?
- Он... Воткнул мне её в голову... всю... до конца.
- Как он ввел вам иглу?
- Больно...
- Через висок? Глазницу?
- Ноздрю.
Полковник даже поморщился. Уж приплетать такие подробности альварской медицины Гольдхаген никто не просил. Это больше походило на откровенное издевательство и сатиру. Но комиссия ничего не понимала и слушала её слова затаив дыхание.