— Аун сказал, что вы воин, — в ответ на мои резкие движения, с улыбкой знающего себе цену профессионала, произнесла тётушка Зиань. — А я умею шить одежды, чтобы даже самые придирчивые воины остались довольны.
Меня её взгляд, в котором блеснула немалая доля высокомерия, чем-то зацепил, и я спросил:
— Точно?
— Одежда не для боя, но выдержит многое! Вы легко можете в ней проводить свою разминку! — В её тоне столько уверенности, что она переросла в надменность.
— Проверю? — Оценив размеры примерочной, с недоверчивой улыбкой спросил я.
— Сколько угодно! — Высокомерно вскинув подбородок и сложив руки на груди, сказала хозяйка лавки.
Я не собирался специально делать резких движений, чтобы разорвать одежды, нет, я и правда хотел только проверить её слова. Несколько упражнений показали, что в нужных местах ткань тянется и достаточно свободна, а швы очень прочны. Но всё же я заметил одно слабое место, на которое не обратил бы внимание, если бы не чрезмерная бравада тетушки Зиань. Завершив под её улыбкой разминочное ката, я медленно начал опускаться на шпагат. И чем шире расходились мои ноги, тем всё недоверчивее становилось выражение лица хозяйки.
Местные боевые школы, что западные, что восточные, редко применяют удары ногами выше пояса. Отсюда надобность в растяжке у бойцов минимальна, и большинство из них незнакомо с таким привычным мне гимнастическим упражнением, как шпагат. Когда между моим пахом и полом примерочной осталась примерно ладонь, брюки не выдержали и с резким треском разошлись по шву.
— К-мх-мх-м! — Прочистила внезапно пересохшее горло тётушка Зиань.
— Я не делал никаких резких движений. — Поднявшись на ноги, я оглядел дыру и высокомерно сморщил носик в отместку за её недавнюю надменность.
— Вы… — Покрасневшая, словно рак, тётушка Зиань долго подбирала слова, но всё же нашла их, — Удивительно пластичны.
Мог бы сказать, что я гимнаст, но меня бы не поняли. На Айне нет понятия профессионального спорта, кроме скачек и боёв на Арене. Поэтому я меланхолично пожал плечами и произнёс:
— Умею.
Но как бы растеряна хозяйка лавки не была, она всё же являлась мастером своего дела и быстро взяла себя в руки. Её лицо приняло отрешённое холодное выражение, и она попросила меня повторить шпагат. Когда я полностью выполнил упражнение, тётушка Зиань дала мне знак замереть и два раза обошла по кругу. После чего остановилась, и моё тело на несколько мгновений окрасилось маркерами, вызванными магией Иллюзии, затем она жестом разрешила мне встать.
— Снимайте. Я поняла. Через четверть часа всё будет готово. А пока вы ждёте, Щаднаси угостит вас чаем. — Тётушка Зиань махнула рукой в сторону выхода из примерочной.
Чай, который приготовила пожилая служанка, был достаточно хорош, чтобы я принял его за глубочайшие извинения.
— Что между вами произошло? — с бледным лицом, отпив глоток горячего напитка, спросил меня шёпотом Аун. — Впервые вижу тётушку в таком холодном бешенстве. Да и этот чай стоит почти десяток золотых за маленький мешочек!
— Ничего особенного, — пожимаю плечами, — брюки немного не подошли.
— Что? — Не поверил мне мальчишка. — Как это не подошли? У тётушки такого не бывает!
— Всё случается в первый раз. — Не удерживаюсь от высказывания прописной истины.
— С вами? — Паренёк поднял на меня взгляд поверх своей чашки, кивнул своим мыслям и договорил, — Верю.
Тётушку Зиань мы сегодня больше не увидели. Ровно через четверть часа старая служанка вынесла готовые одежды и вновь предложила их примерить. Несмотря на то, что я был полностью уверен, что всё исправлено, всё равно после примерки сел на шпагат. В этот раз брюки выдержали испытание с честью.
За пару серебряных прямо в лавке купил большую сумку и уложил в неё подаренные Ларинделем богатые одежды, сам же оставшись одетым в новое. Аун тем временем уладил все формальности со служанкой, и мы покинули лавку в полной тишине.
— Эх! — Как только мы вышли на улицу, тяжело вздохнул юноша. — Мне теперь пару дней здесь лучше не появляться. — И тут же добавил. — Пока тётушка Зиань не забудет испорченные брюки.
— Брюки же испортил я, ты-то тут при чём? — Попытался я успокоить паренька.
— Я был с вами. — Словно я какая-то зараза или болезнь, пояснил Аун. — Так что от греха…
Правда, грустил юноша недолго, не прошло и минуты, как его лицо разгладилось, и он, подняв на меня свои чистые глаза, сказал:
— Как насчёт сладкого? Я угощаю!
Так как до заката у меня не было никаких дел, я с лёгкостью согласился. Не то, чтобы я был сладкоежкой, но, как говорится, на халяву, почему бы и не нет?