Она снова вернулась домой, и ее друзья не замечали афазии, хотя семейный врач отмечал некоторые ее признаки. Алексия сохранялась, но уменьшилась в значительной степени. Автор потребовал, чтобы она писала ему раз в неделю письма, что было очень трудно для нее, а потом некоторые из них возвращал ей с требованием исправить отмеченные ошибки и вновь прислать их автору. Она негодовала по поводу такого оскорбительного отношения и отправляла письмо назад с пометкой: "Это в счет письма этой недели".
Автор не засчитывал ей письмо, если она не смогла найти ошибку, и наказывал пациентку тем, что заставлял найти пропущенную ошибку и написать другое, дополнительное письмо. Так она была вынуждена очень внимательно читать, одновременно выполняя моторные действия (письмо), так как в уме она прочитывала слова по буквам.
Очень медленно она начала читать вслух короткие рассказы своей младшей дочери. Хотя ее алексия была еще далеко не полностью устранена, но она могла читать и читала даже некоторые заметки в газетах.
Ее показали многим врачам, и она вместе с автором просила их назвать свой первоначальный диагноз, почти все они отмечали, что ее правая нога несколько менее подвижна, и утверждали, что у нее тромбофлебит. Один раз она, смеясь, заметила: "Вы правы, но только ошибаетесь. Только послушайте, как я произношу это слово, и вы догадаетесь". Потом она попыталась выговорить "тромбофлебит" и расхохоталась над своей неудачной попыткой, сказав: "Мне мешает моя афазия".
Она еще была несколько неуклюжа из-за остаточных явлений пареза, временами ощущала в значительное степени повышенную чувствительность и какую-то глубокую боль в правой половине тела, причем холодная погода и повышенная влажность усиливали приступы спонтанных болей. Она по-прежнему принимала кодеин в небольших дозах и очень редко успокоительное. Именно она уговорила мужа переехать в штат Аризона, но не в г. Феникс, где жил автор, а в Таксой. Таким образом, она не могла посещать автора каждый раз, когда наступало ухудшение ее состояния, но встречалась с ним раз в три-четыре месяца. В Таксое она обращалась за помощью к терапевту, которого уважала, и который ей нравился.
Она, по совету этого терапевта и самого автора, выполняла составленную ими ежедневную программу, если не считать некоторых особенно холодных зимних дней. В этот период года ей хотелось встречаться с автором раз в один-два месяца в качестве гарантии "что я все еще в порядке, и это просто холод, который делает все таким трудным". Она свободно развлекается, водит машину, выезжает на пикники вместе со всей семьей, делает покупки, но держит дома служанку для выполнения рутинных домашних работ.
Затруднения, возникающие при попытках сделать шаг назад, были скорректированы тем, что ее научили танцевать, что ей нравилось и раньше, до болезни. В танцах к ней присоединялись ее первые сиделки: Джейн - с явными трудностями, а вторая - весело и легко. Впоследствии Энн не испытывала никаких затруднений в танцах, когда к ней присоединялся муж.
Подъем и спуск по лестницам остался для нее тяжелой задачей, но переезд в другой город позволил им жить в одноэтажном доме. Однако с подъемом на 2-3 и даже 4-5 ступенек она справляется, если тщательно определит заранее число и высоту ступенек. Высокие лестницы она одолевает только с помощью посторонних.
Холод и повышенная влажность не только усиливают у нее симптомы таламического синдрома, но и уменьшают ее вкусовые ощущения. Это подтверждается тем, что она в эти периоды недооценивает или переоценивает качества приготовленных блюд, что обнаружили члены ее семьи, поскольку она была отличным поваром. В это время она осторожно накладывает в свою тарелку еду и старается съесть все, чтобы не потерять в весе из-за отсутствия аппетита.
Дискуссия
В данном случае дать анализ такого лечения и рассмотреть все рациональное в нем представляется очень трудным. Пациентка неожиданно тяжело заболела в самый счастливый период жизни, но не утратила своих умственных способностей. Беспомощность ее положения, периодически появляющаяся надежда, связанная с ее госпитализацией в известные клиники, и приступы полного отчаяния и безнадежности, бесполезные, хотя и с хорошими намерениями, явно неверные и неквалифицированные попытки со стороны ее друзей, коллег и родственников убедить ее в том, что "все идет хорошо", усугубляли ее депрессивное состояние, уже не говоря о сильной боли и физической беспомощности. Она все это понимала, но чувствовала себя беспомощной что-либо изменить, и ее ждало ужасное, жалкое будущее.
Она поняла, что диагноз "истерическая реакция на правосторонний парез" был неправильным, потом что осознавала, что ее боль объясняют таламическим синдромом, но понимала, что врач общей практики фактически нашел у нее признаки, которые противоречат мнению других врачей, что его мнение было более положительным и внушало некоторые надежды. Это взбодрило ее на короткое время, но потом все ее надежды были перечеркнуты, когда она вспомнила о том, как исчезли ее прежние приступы оптимизма.
Она согласилась встретиться с автором не очень охотно, вернее, равнодушно, но ее несколько взбодрили его интерес к необычному сенсорному разграничению болевых ощущений по средней линии и быстрое обнаружение у нее алексии, хотя ни в одной из известных клиник никто не обратил на нее внимания. Затем, как пациентка позже объяснила, на нее произвело сильное впечатление то, что автор прямо и открыто, в ее присутствии сказал, что у нее безнадежный случай, если только она сама не захочет, по-настоящему не захочет, поправиться, что он возьмется помочь ей только при абсолютном обещании с ее стороны выполнять все, что он потребует, каким бы нелепым ей это ни показалось, что теперь им обоим придется иметь дело с состоянием неразумной инфантильной неспособности, отбросив все разумные обычные средства. Следовательно, и обращение с ней будет таким, и в расчет не будут приниматься ни ее ум, ни научная степень, ни ее общественное положение.
Лечение будет ориентировано на ее беспомощное состояние, и будет использована любая возможная модель, любая реакция, которая у нее еще сохранилась, безотносительно к привычным социальным условиям. Автор потребовал, чтобы она дала торжественное обещание подчиняться ему во всем. Ей было просто и выразительно сказано, что все обычные средства лечения ей не помогли, и она ничего не потеряет, во всяком случае, если пройдет курс его лечения, и что лечение, составленное в соответствии с фактической реальностью, должно послужить на пользу, если она сама этого захочет. (Позже пациентка сказала, что это откровенное предложение оказать ей помощь, не обещая быстрого улучшения, заставила ее обрести надежду и согласиться помогать автору, несмотря на то, что предложенные им методы лечения вызывали у нее гнев, расстройство и антипатию.) Как она объяснила позже: "Большую часть времени мне все это казалось бессмысленным, но я не могла не заметить, что мне становится лучше. Но вы ужасно сердили меня, что, как я позже поняла, и помогло мне. Но сначала это было ужасно".