Zicke понимающе кивнула, вбивая в "Томми" свежий магазин.
— Закон фронтира, чувак.
Как её не поцеловать? Я и поцеловал. Солнце, море и пальмы, пальба и поцелуи. Что ещё нужно Феде для счастья…
Что, я, правда, жаловался, мол, приключений не хватает?
Глава 4
Пётр Уксусников, шериф анклава,
профессионал другой стороны обыденного.
День для меня начинался просто замечательно, редко такое бывает, я как на допинге, никто с утра не опаскудил настроение, чудеса.
Как с вечера договорились с Геной Самохиным, что утром прикачу к нему на Остров, так всё и получалось. Шерифу устроить себе отгул не просто, поэтому пришлось постараться, хоть как-то подбить нескончаемые текущие дела.
В сентябре погоды тут стоят отменные, бархат, да и в октябре не хуже. Дожди-предупреждения начинаются в ноябре, с каждой декадой всё более холодные, колючие. А пока — самое время для рыбалки. Есть у Гены свои закутки, свои "правильные точки", как им не быть у главного браконьера. Это у них семейное, сынуля на "Стерегущем" хорошие места находит, папаша — по роду занятий. С тех пор, как Самохин-младший ушёл на катер, заменив Олега Бочкарёва, Гена как-то затосковал, остепенился, всё чаще подумывает переехать с женой в Посад, годы берут своё, душа требует оседлости.
С Острова мы собирались быстренько долететь на сыновнем катере до какой-то заимки пониже Щитовой, а там и озерца есть захоронные, и кордон невеликий — балок да лабаз, в самой чащобе. Гена говорит, что в тех краях лучшая рыбалка на удочку: карасики, окушата, щучки молодые… Никаких вам трёхпудовых нельм и осетров, этих и у Замка можно брать. А вот так, чтобы с удочкой, да у тихого омута… Самая лучшая рыбалка, мелочная, наша, родная.
У немцев, например, не так, слишком рациональны.
Есть неподалёку от Берлина островок на озерце, там бывшая локалка, ставшая детским оздоровительным лагерем летом и вторым центром скаутской подготовки зимой, так берлинцы в этот "водный бублик" зеркальных карпов запустили, в кулинарных целях. Зачем это всё? Лучше бы дикое завелось. Но с немецкой точки зрения это нерационально.
И вот, только я собрался на причал, как меня догнала радиограмма: Командор собирает совещание. Да не с утра, а очень уж неудобно, в обед. Всё, думаю, накрылась моя рыбалка, день будет сложный — я верю в приметы.
На всех совещаниях, и не только у Сотникова, я сажусь отдельно, всегда так делаю, да.
Подальше и чтобы не заметен был. В большом кабинете Главного такое "моё" место — за камином, ставлю стул в уголок, сажусь и тихо слушаю, внимательно смотрю. Иногда говорю что-то, очень редко.
Камин это хорошо, жилище огня настраивает на спокойные мысли, даже если сам огонь и не горит. Меняешь ритм, это несложно. Каждый якут, когда садится перед печкой-камельком, становится философом, а когда садится верхом на лошадь — певцом, так говорят они сами. А я наполовину якут по матери, так что необходимое впитал.
Сегодня тут что-то особо нервно.
Кроме силовиков, сталкеров и разведки Потапова за столом и вдоль стен сидят все главы посёлений — обсуждаются важнейшие для них вопросы, ключевые. Хорошо, что у шерифа своё место, теснота страшная.
Окно открыто настежь, иначе задохнёмся, на дворе тёплый день, можно сказать, жаркий. И безветренный. Даже огромная "труба" донжона не даёт тяги — антициклон, вода на реке как зеркало.
— Я тебя услышал, Руслан, садись, — Сотников указывающее дёрнул подбородком, переложил бумаги. — Ну что, все по первому разу высказались? Хорошо.
Он встал, сделал пару шагов к висящей на стене огромной рукотворной карте земель, освоенных, разведанных и дальних.
— А теперь и я спрошу.
Интересный момент.
В такие мгновения я всегда смотрю на людей, на их реакцию. Мне вот понятно, что сейчас Главный начнёт кипеть. Кто ещё понимает это прямо сейчас? Вижу Хромов, старшина Посада, понимает. И Семён Туголуков понимает. Эти пока будут молчать, мудрые, должность обязывает, им не воевать нужно, а развиваться. Не на убой людей слать, а новых добывать.
А Русик Бероев не понимает. И Фокин не понимает. К сожалению, именно те, кто больше всего общаются с человеком по долгу службы или просто на путях судьбы, порой его не понимают — довольно обычный случай.
— Вопрос простой: каковы ожидаемые потери.
Тишина, как тяжёлый полог, упала на людей сверху, тягостная, чёрная.
Пока все молчали, я нарисовал на стене очередной крестик, осторожно, тонким гвоздиком, специально в кармане держу. Обычай у меня такой, на удачу. Каждое совещание ставлю, а считать их не считаю. Личный бзик. Некоторые крестики ориентированы по осям, некоторые диагонально, смыслы есть, но о них пока не буду.
Если бы мне пришло в голову нацарапать такое на любимой командорской столешнице, то он, заметив, скорее всего, тут же разжаловал бы меняв трубочисты. А на стенке ничё, не замечают.
Вот когда Маргарита Эдуардовна здесь — а она обычно напротив сидит, за столом, — то столь явное безобразие отмечает сразу и каждый раз понимающе подмигивает. Остальные не видят. Зенгер вообще что-то типа шефства над шерифом учинить старается, невесту мне ищет, да… Все медики включены в этот интересный патрологический процесс, правда, они только среди себя и ищут. А вот тут ошибочка, гражданочки, ход слишком простой и тем неправильный. Не нужна мне медичка в жёнах, никакая. Жёсткие они все, медички, как башмак, без жалости к людям и, особенно, к их неизбежным слабостям, — печать профессии, долг соседствует с привычной ненавистью к тупым больным, а мало их, что ли… Да я и сам такой, в смысле, жёсткий, — и зачем мне, скажите, семья из двух профессионально безжалостных людей, а?
Никому про это не говорю и, тем более, не спорю. Хотя порой мне кажется, по косвенным, что Зенгер это поняла — мудрая она баба.
— Итак, ещё раз, каковы ожидаемые потери? Подожди, Руслан… — президент сразу осадил капитана. — Феоктистов, вас ведь учили методе в этих самых ВОКУ, ожидаемые потери считать? Молчишь?
Специально Бероева не трогает… морозит его, держит на подёргивании, на адреналине. Не позавидую Руслану, но тому и не привыкать — раз ты главный военный, значит, главный ответчик по личному составу.
Вождь. Родись Сотников лет пятьсот назад, запросто мог бы ермаковать.
Я легко вижу Командора в абаканских степях или в забайкальской тайге во главе огромной конной банды, в те времена красиво называемой войском. Это только дураки считают, что хорошие военачальники всегда есть первые безбашенные бойцы и свирепые отморозки по натуре. А это не так, тут налицо обыкновенный управленческий талант людей, в силу конкуренции или случайности не нашедших себе мирного места в бизнесе, а в силу "неправильной" биографии не попавших в официальное "дворянство", как бы его там не называли, по векам и эпохам.
Из таких вот и куются настоящие Новые Вожди.
Заперли Лёшу на Земле-1 в самую Тмутаракань, идиоты, потеряли ценнейший кадр. Сколько их таких, по Руси, запертых не там, где надо, и не теми, кому бы стоило вообще прикасаться к кадровому вопросу.
— Алексей Александрович, извини, но так спрашивать некорректно. Если подходить с этого боку, то мы ничего и никогда не сможем сделать, — медленно поднимаясь за столом, проворчал Феоктистов.
— А я тебя понимаю! — покладисто закивал Сотников. — Понимаю… Война есть эпизод неотъемлемый, силком его из списка ожиданий не вычеркнешь, рано или поздно, драться приходится всем. Только я вот про результат не понимаю: мы чего такого стратегического добьёмся, потеряв людей? Кстати, Руслан! Ничего нам сказать не хочешь?
— Потери будут, это не зусулы. Уже в силу разницы в организации и вооружении, — не побоялся признаться Бероев.
Сотников хлопнул в ладоши, погладил столешницу, что-то там ковырнул..
— Во-во. Не зусулы… Давайте, я вам скажу, раз все такие стыдливые. Десять человек мы потеряем за кампанию. Десяток лучших мужиков, молодых, здоровых, активных, самый генофонд. И что нам скажут девушки? Спросят они — мне первому, кстати, вопрос зададут — за что погибли женихи? Что мы такого приобрели, товарищ Сотников? От кого отбивались, не щадя жизни? Кто на нас напал?