Патронташ на месте, восемь патронов 12-го калибра в одном магазине, дробь-"тройка". А вот "Сайга" исчезла в неизвестном направлении. Для начала я ружьё и поискал, как же без ружья. Стараясь не отвлекаться на преждевременное разглядывание избы, я тщательно обыскал всё в радиусе десяти метров перед собой, не больше. Без всякого напряжения представил себе, как некий писатель-фантаст, — чисто живорез по виду — гипертрофированно огромный, со свирепым, небритым и усталым от недосыпу лицом, держит меня, маленького, за шкирку, над тёмным и страшным лесом. Ещё и рукой покачивает, автор, мать его... — вверх-вниз, вверх-вниз, отчего я, как на резинке, прыгаю в воздухе детской игрушкой. Так вот от чего у меня голова кружится!
Потом бездушно отпускает, я — шмяк, на землю, прямо на поляну возле избы в центре.
Не-а, дальше десяти метров при таких способах заброса "сайга" никак не отлетит. О том, что вследствие такого обращения садиста-писателя со своим перспективным главным героем должна отлететь и моя незаменимая голова, я как-то не подумал, не захотелось мне такого представлять.
Нет нигде моей "саёжки", крякнула и улетела. А точнее, и не прилетала. Если это перенос, то я в этот момент в руках её не держал — могу я такое предположить? И зачем мне теперь те барнаульские патроны? Припрячем их до поры, хоть подорваться можно будет, если что.
Лады, этот пункт выполнен с отрицательным результатом, оружие не нашлось.
Теперь местность.
После безуспешных поисков утраченного "в полёте" ствола, я терпеливо обошёл всю поляну по кругу. Результат примечательный, к таинственной бревенчатой избе не ведёт ни одна тропка, тем более — проезжая дорога. Вкруг стоит стеной смешанный лес, девственный подлесок под кронами. Выходит, Писатель меня скинул не на верную погибель, а на заботливо, как ему, идиоту, подумалось, подготовленное место, поначалу запулив сюда избёнку, к которой невозможно ни пройти, ни проехать.
Живи, Федя, радуйся! Птички поют, птичек много. Чирикают они мирно, ничем не встревожены. Где-то стучит дятел, приятно сознавать, что ты не один такой. По краю зелёной поляны течёт ручеёк, небольшой, возле дома тихий. Скинув куртку, я вдоволь напился, вода чистая холодная. Посидел немного, вслушиваясь в организм, ничего, вроде. В кармане куртки есть несколько конфеток, однако энтузиазма это воспоминание не вызвало, нет аппетита, не отошёл ещё.
Я немного углубился вслед за игривым потоком в непролазные заросли акации, и вскоре обнаружил, что ручей уже метрах в двадцати от поляны начинает скакать ступенчатыми водопадиками, постепенно сваливаясь куда-то вниз. Значит, я нахожусь на возвышенности. Или же на краю огромного лесного ущелья. Акация, ёлки-палки! И ёлки есть, но, по виду, ну, никак не таёжные. Это какая-то очень и очень южная "тайга". Нет, это точно не карагановские штучки и не проявления боковых воздействий гипотетического коктейля "киргизские шишки под абсент".
Всё гораздо хуже...
В избе никого нет, я в этом более, чем уверен. Недаром же битых двадцать минут лежал и слушал. А вы думали, я только мысленно болтал сам с собой, ничем другим не занимался? Нет, и разглядывал, и прислушивался. Ждал. Там тихо, и я притих. Там звякнет, и мы забегаем. Полезно послушать неизвестное.
Пустой дом.
Изба рублена в лапу. Сложная и аккуратная работа. "В лапу" углы получаются немного холоднее, чем при рубке "в чашку", но зато их легче обшивать с наружной стороны, а ещё менее критична "сбежесть" — диаметральное расхождение бревна между комлем и вершиной. Редкий способ при строительстве лесных изб, чаще всего бревна соединяют с остатком — "в обло", или "в чашку", реже — без остатка, "в лапу". Именно так, "в лапу" рубили свои дома первые русские промысловики Таймыра, почему — исследователи до сих пор спорят. Позже они перешли на "остатний" способ, при угловой рубке "чашкой" вверх бревенчатые дома служат не меньше века, а то и больше. Особенно если сделаны из долговечного дерева, например из лиственницы. Здесь использована не лиственница, не вижу я в округе лиственниц, — ёлка. Ели на "писательском полигоне" растут солидные, но непривычные. Тоже ничего.