всеобщей оценкой или позицией.
Смысл поступка определяется не только субъектом, который выражает им свое
отношение к человеку, к делу, к событию, но и контекстом (как отмечает Бахтин),
ситуацией, в которой и благодаря которой данный поступок приобретает особую смелость,
неординарность, социальное значение (а иногда вопреки намерению субъекта
превращается в фарс).
Джавахарлал Неру дал глубокое философское осмысление проблемы поступка как
социальной стратегии человека, анализируя такие политические поступки, как голодовка.
Он показал, что бездействие иногда приобретает смысл действия — поступка.
Непротивление злу насилием и известная пассивность — суть всем известной философии
жизни Льва Толстого. Неру доказал, что пассивность (голодовка как пассивное
непротивление) в некоторых случаях равносильна активной политической борьбе. Иными
словами, и бездействие, неучастие может принять форму поступка, стать выражением
социального протеста в определенном политическом контексте. Но самым страшным и
трагическим оказывается такое соотношение, когда люди в силу социальной ситуации
оказываются не в состоянии совершить поступок, будучи по природе принципиальными и
активными.
Когда люди, подобные Бухарину, боровшиеся за дело Советской власти, вступили в
конфронтацию с другими социальными силами, лицами и группами, представлявшими эту
власть, они оказались в социально трагической, безысходной ситуации: они не могли
бороться против своих, тогда как «свои» боролись с ними как с врагами. В период 50-х
годов Рубинштейн решал сознательно эту задачу: как, не борясь со своими, не уступать
своих позиций, сохранить верность себе и своим социальным идеалам. Он выработал
свою стратегию жизни, свою философию — «отступая (т. е. не сопротивляясь), не усту-
пать». К сожалению, его жизнь сложилась так, что эта стратегия была основной
стратегией его жизни *.
Если отношение к жизни оказывается пассивным, стандартным, подражательным, то
можно говорить о массовом, типичном для людей поведении, способе жизни, стандартных
жизненных позициях. Эпоха застоя породила такие социально-психологические стратегии,
которые выражали добровольность подчинения принуждению. Это проявилось в расцвете
психологии «старательности», «угодничества», в постоянной готовности демонстрировать
свою старательность и т.д. Стоящие «наверху» априори наделялись властью. Мало кому
приходило в голову требовать доказательств правомерности их власти. Признание власти
145
выражалось в необходимости беспрекословного подчинения. Специфика индивидуального
сознания была такова, что оно принимало на веру все социальные правила, нормы,
распорядки. Личность должна была либо подчиняться существующему правопорядку,
либо оказаться вне общества, вне закона.
Построенное на вере в справедливость и «правильность» общественной жизни
сознание исключало сомнения, возражения, вопросы — оно было безальтернативным.
Социальное мышление становилось ритуальным, констатирующим, «верующим».
Поэтому и в личной жизни, личных судьбах исчезала способность людей к поступку.
Люди не поступали так или иначе, что предполагает выбор, альтернативность,
обоснованность поступка, а «вели» себя как «надо».
Наиболее распространенной среди пассивных стратегий оказалась стратегия
психологического ухода. Выше, когда уход рассматривался как неспособность разрешить
противоречия жизни, как стратегия перехода в новую область жизни, как бы свободную от
противоречий, как бы открывающую возможность «все начать сначала», не был отмечен
один принципиальный момент. Стратегия ухода от противоречий как признание
поражения в данной области жизни, как признание своей неспособности разрешить
сгустившиеся противоречия является тем не менее пусть иногда и иллюзорной, но
стратегией надежды, т.е. уход, избежание одного почти всегда связано с новой жизненной
перспективой. Это либо новая семья, новая, «хорошая» (в отличие от прежней, «плохой»)
* Когда еще в расцвете своих творческих возможностей, в разгар активной общественной
деятельности он был вынужден оставить преподавание философии в Одесском университете и уйти (став