Люка отшвыривает на какой-то ящик спиной — и как же хорошо что он таки таскал на себе тяжелую броневую кирасу. Его просто болезненно встряхивает и выбивает из почти-медитации, — и мир сразу становится темнее, — но спина явно цела.
Люк, шипя, приподнимается, держась за технику.
Невдалеке от него один из бойцов, изогнувшись, ковыряется в пульте. Люк хочет у него спросить, не помочь ли, не подключить ли R2, но его обжигает справа — будто плазменный заряд оттуда уже прилетел, прямо в спину человека за пультом, опалив его самого по пути.
Люк поворачивается, время замедляется, совсем немного, но он видит — блик, движение, — и стреляет наугад. И вражеский выстрел уходит в пол у ноги десантника — тот даже не дергается, — а в снайпера прилетает сразу с двух сторон.
Пол постепенно выпрямляется. Люк сползает вниз, приваливается к стене приборов и тупо смотрит, как наливаются светом лампы мостика. Голова гудит.
— Спекся наш джедай, — командир десанта стоит прямо над ним. Когда успел подойти?.. В голосе его только беззлобная насмешка.
— Я в порядке, — говорит Люк. Он не врет. Он даже не ранен. Только двинуться прямо сейчас будет проблематично.
— Да сиди пока. Сейчас не до тебя. Минут пять у тебя есть.
Люк кивает. Пять минут — это очень много. И закрывает глаза.
Когда его будят, он точно знает, куда идти.
***
Именно этот отсек — сердце корабля. В центре, под слоями брони, там, где должны быть жилые помещения, находится — Люк поначалу счел, что все же тюрьма. Доступ только по специальному паролю, в специальном лифте, системы жизнеобеспечения полностью изолированы, никакой связи с внешним миром…
Специальный лифт совсем не выглядит зловещим. И открывается в белый светлый коридор с комнатами по обеим сторонам.
Для тюрьмы тут как-то слишком прилично. Или Люку мешают стереотипы?
— Ты посмотри на покрытие, — командир тыкает в стену пальцем. — Звукоизоляция. И недешевая.
— Ну мало ли, — говорит Люк, — может, это чтобы не слышать, как пленные говорят правду о зверствах Империи.
Ну а что, почему нет? Правда, чтобы кого-то заткнуть, убить его проще, чем тратиться на звукоизоляцию. И не то чтоб Император этим способом пренебрегал. Но мало ли какие у Его величества причуды, верно?
— Особенно роботам, — хмыкает десантник.
Это, конечно, аргумент.
Комнаты у лифта забиты непонятной аппаратурой, какими-то контейнерами, пищевыми концентратами и контейнерами с чем-то химическим и фармацевтическим.
И пока в идею тюрьмы для привилегированных все укладывается. До тех пор, пока они не находят операционную. Огромную. Всю в аппаратуре. И темную. При их появлении ничего не активируется и не начинает взрываться и стрелять. Просто операционная.
Командир десанта оглядывает приборы и присвистывает.
— Ничего себе сюда бабла вложено. Что-то круто для политических заключенных.
Люк согласен. Но если не они — тогда кто? Тогда — зачем?..
Следующим они находят палаты, и вот тут Люк понимает, что не понимает ничего.
На койках сверхсовременных палат лежат разумные, не только люди — все без сознания. И все…
Люка мутит.
Они все живы. Живы. Подключены к системам жизнеобеспечения. Вокруг них в Силе бьются ужас и боль.
Что это? Кто это? Что с ними тут делали?..
Люк с командиром десанта проходят дальше, открывая все двери, но картина не меняется, и в самой последней палате Люк застывает, только переступив порог.
Человек на постели лишен рук и ног, жизнеобеспечением забита вся его палата, его лицо закрывает дыхательная маска, его почти не видно под проводами, трубками и госпитальным синим одеялом, Сила, одеялом, самым обычным…
Люк хватается за косяк и невероятным напряжением воли не дергается вперед. Не подбегает к человеку на кровати.
В Силе человек на кровати — черная дыра и ледяная сталь. Люк узнает это ощущение где угодно.
— Ну и что тут у нас? — командир десанта проходит в палату и присвистывает. — Ну ничего ж себе.
Люк должен что-то сказать, предупредить, вот только горло свело и слова исчезли.
И тут человек на кровати поворачивает голову. И открывает глаза. Люк сжимается, сливается с дверью, но смотрят не на него.
— За осмотр с целью развлечения, — говорит Дарт Вейдер, а голос у него слаб, шелестит едва слышно, — следует деньги платить.
— Мужик, не дергайся, — хмыкает десантник. — Мы — спасатели. Хорошие парни.
— Неужели.
Десантник подходит ближе. И замирает.
— Ничего себе дела. Это кто тебя так?
— Много кто.
— Да их убить мало.
— Ну, — отец явно хмыкает, — частично уже.
— За это тебя сюда?
— Не без того.
Люку невыносимо это слушать. И невыносимо откладывать неизбежное. Отец все равно узнает его, увидит, и безумие разрешится хоть как-то…
Люк проходит вперед, внутренне сжимаясь, готовый ко всему.
Кроме того, что увидит на лице отца бельма вместо глаз.
========== 2 ==========
Двадцать лет назад
— Мне очень жаль, — говорит врач, которого Энакин не видит. — Но к сожалению… Понимаете…
Он понимает. Его глаза просто сварились от жара, там нечего восстанавливать. И все бы ничего, если бы нерв остался цел. Но, как говорится, увы. Подключать протез не к чему.
Безнадежно, говорит врач. Безнадежно.
Остальные проблемы меркнут в сравнении. Он не может дышать сам, и никогда не сможет, он не может ходить, и дело не в отсутствии перемолотых в кашу ног — у него перебит позвоночник, и неизвестно, получится ли вживить компенсирующий протез. Проще сказать, с чем у него нет проблем, если даже Сила отвернулась от него — возможно, временно, но сейчас, как ни странно, это и к лучшему.
В перерывах между операциями он лежит в темноте неподвижно и слушает звуки приборов вокруг. Боль мутит сознание. Кажется, он вновь на плавильном заводе «Мустафар», снова падает вниз и не в состоянии затормозить падение, потому что от боли и отчаяния не может сосредоточиться, и Сила ускользает от контроля. Или, может быть, ему тогда и хотелось, чтобы все кончилось. Падме погибла, он сам убил ее — зачем, зачем она влезла между ним и Оби-Ваном? зачем вообще явилась на завод, зачем?.. — к чему теперь жить?
Он видит, как она падает, постоянно. Раз за разом. В темноте. Будь Сила с ним, он бы разгромил палату и смог, наконец, умереть. Но нет. Он лежит и смотрит. И смотрит.
…Ты наделал слишком много ошибок, говорит ему кто-то совершенно спокойный. Тот мастер меча и войны, которым он, казалось, стал за прожитые на войне последние пять лет. Но стоило пойти против собственных соратников, и куда только все делось… Слишком много эмоций, Энакин. Сбитый контроль. Именно сбитый контроль убил Падме, именно поэтому ты не успел среагировать, а ведь должен был контролировать все оперативное пространство, а не зацикливаться на Оби-Ване… Любые стороны Силы требуют контроля, и то, как ты себя отпустил — непозволительно.
…Да, да. Да. Почему его не убило, почему?.. Почему она мертва, почему он все еще жив, он — бесполезная развалина, почему?..
Палпатин приходит тогда, когда безумный цикл операций, наконец, приостанавливается, а он сам не ощущает уже даже отчаяния. Только ступор и желание, чтобы все закончилось.
Сила все еще не вернулась к нему. Будто она против, будто не хочет его принимать.
— Мне так жаль, мальчик мой, — Палпатин, судя по звуку, садится рядом.
— Ваше присутствие — большая честь, ваше величество, — говорит Энакин. Ему неожиданно противно от собственного голоса — потому что это не его голос. Первая живая эмоция за весь день, надо же.
— Ну-ну. Не нужно формальностей. Врачи говорят, твое состояние стабилизируется.