Уже пытался обосновать, но, кажется, невнятно.
Первым в обозримом прошлом Фому упомянул уже знакомый нам профессор Диттер, зонт Диттер, вечный оппонент Стравинского С. Р., зануда и умница. В очередной раз нацелившись на дискуссию, он прямо так и объявил, – Сдается мне, высокоуважаемый Сергей Романович, что никакой ты не агностик, а самый, что ни на есть Фома, и больше ничего. Сказал с чувством, практически взорвался, точно испытал шок или апоплексический удар.
Ввиду того, что заявлению профессора предшествовала исполненная мыслей и ловушек липкая тишина, взрывная волна заставила и всех четвержан испытать нечто подобное. Тысячи молоточков забарабанили по их головам, тысячи иголок прошлись по их спинам. Хотя тирада Диттера, в сущности, не содержала ничего нового (неугомонный спорщик неустанно уличал Сергея Романовича во лжи и самозванстве) на сей раз ужас и озноб на мгновение поразил всех присутствующих.
Всех, за исключением самого Стравинского. Сергей Романович оставил без внимания примечание Диттера до такой степени, что в пору было задуматься, уж не оглох ли хозяин часом?.. До такой степени, что в пору было задуматься, уж не уснул ли хозяин с открытыми глазами часом? что случалось и прежде, и не редко, и во время жарких дискуссий в том числе.
Невозмутимость агностика сродни чугунной заслонке, а также вечной мерзлоте, несомненно, достойна песен и легенд.
Нужно знать профессора. Другой бы на его месте продолжать не стал. Какой смысл? Другой непременно махнул бы рукой, нашел более сговорчивого собеседника, быть может, даже покинул бы собрание. Другой, да только не зонт. После воцарившейся прогорклой паузы вопрос прозвучал во второй раз, теперь уже с металлическим привкусом приговора. Вновь тишина. И вот, когда надежды не осталось, и Диттер начал было подумывать о том, а не напиться ли ему сегодня в асфальт, как будто сотканный из тусклых нитей многозначительного молчания материализовался чуть слышно глас хозяина, – И что тебе Фома?
Голос был действительно слаб и глух, точно из-под одеяла. Неужели действительно спал?
Сергей Романович, уловив всеобщую растерянность, прокашлялся и повторил еще раз, теперь громче, – И что тебе Фома?
И добавил, – Фома-то чем тебе насолил? скажи, скажи, любопытно все же, так уж скажи, скажи уж, друг, будь другом все же, скажи, раз уж объявил, любопытствую, позволь полюбопытствовать, Фома-то чем тебе насолил?
Профессор, не ожидавший такой пирамиды, такой вот пирамиды, такого восхождения, такого разворота событий, и вообще каких-либо событий, возьми, да и ляпни… сдается, ляпнул первое, что в голову пришло, – Разграбление значений.
Вот как!
Что же Стравинский? Сергей Романович, нисколько не смутившись, парировал, – Требует пояснений.
Ну, теперь держись! Ах, как люблю я дуэли этих достойнейших мужей, где интеллект уступает интуиции, а смысл теряется в догадках!
Итак, Стравинский пошел в наступление, сомнений нет, – Требует пояснений.
– Согласен.
И здесь же, после незначительной паузы наотмашь, звонко, сочно, опытный боец, – Да только со свиста не пою, не умею!.. И не желаю!
Бац!
Так. Что Стравинский? А Стравинский… Ну, Стравинский – Талейран, Спиноза, Макиавелли, братец Лис, – Мое почтение, профессор.
Прямо скажем, неожиданно.
Но Диттер уже на коне. Крепок в седле своем, зонт, пятерня и циферблат, – Разграбление значений. И смыслов. Занимаешься грабежом смыслов, вот чем ты занимаешься. Хочешь знать, чем ты занят? теперь и всегда? Изволь. Разграблением значений. И смыслов. Под личиной отсутствия. Безликий фат, безмолвный резонер. Ноль и зев. Как результат – сами стихи, если уж тебе так хочется стихов. Стихи тонут, лишенные опоры… Нет? Так укажи нам ту опору, нам, стихам укажи! если ты на самом деле так хорош, как кажешься, если в действительности так хорош, как хотелось бы тебе, да, чего уж там? всем нам хотелось бы. Не скрою, скрывать не стану, не станем. Чего уж, когда любовь? Любовь, как и глупость, скрыть невозможно. Укажи, окажи любезность… Укажешь – взойдем на твой корабль. Оно и так, конечно, взойдем, уже на корабле, но как-то дураками слыть не хотелось бы, положа руку на сердце… Только щеки не надувай, это тебе – не паруса. Напоминаю, если подзабыл, пучина бездыханна, воздуха не приемлет.
Сильно.
Стравинский как будто утомлен, кажется, заскучал, кажется, еще немного и зевнет, только бы не уснул. Прием такой. Опытный оппонент. Говорю же, Цицерон и Демосфен, когда не спит, только бы не уснул. Тишайшие, шуршащие, змеиные нотки, отвечает, – Велеречив. Велеречив ты, Диттер, не замечал? Велеречив. Именно так. Дурной знак. Дедушкин табак. Гриб. Как есть гриб. Дедушкин табак. Пнешь – облако дыма. Пыль. Мук’а. М’ука. Нет, вижу, не готов ты к беседе, брат Диттер. Вижу, не готов, нет, нет, и не возражай. Вижу. Сплю, но вижу. Не сплю, не думай. Зачем всё это? всякое такое, все эти построения, редуты, вся эта конница, вся эта рать? пыль, хлопоты? Или давно не слышал моего кашля? Скучно стало? признайся. Не знаешь, как побороть притяжение? как со сплином справиться, недержанием, мелочевка карман тянет? Скучно тебе?.. Хочешь рецепта? Изволь. Не скучай, и дело с концом. Ты же не болид, в конце концов?