Все мои видения странные и непонятные. А еще спонтанные и страшные. И сны тоже не всегда радужные. Все это я выдала Елене, как на духу. Причин скрывать, что она подошла весьма халатно к выбору помощницы, у меня не было. Я ведь на самом деле ничем не могу ей помочь, ничего не знаю о магии, ритуалах, о Тьме впервые услышала от нее же. Мне никак не удается управлять своим даром, и, если уж быть совсем честной, то я с большим удовольствием отказалась бы от него.
- Ты ошибаешься, - с улыбкой покачала головой Елена. – Твое подсознание уже сейчас предупреждает тебя. Подталкивает, напоминает, подготавливает…
- К чему?
- К тому, что должно произойти. Она подкидывает тебе подсказки на каждом шагу. Все твои видения, какими бы они не были, так или иначе связаны с грядущим ритуалом. Сама сила видящей, твоя внутренняя сила пытается сказать тебе, что нельзя допустить нарушения законов мироздания. Мертвые не должны обретать силу. Тем более, если эта сила никогда им не принадлежала. Кто умер, тот должен упокоиться.
- Что? – Я была готова к тому, что сейчас эта женщина попросит меня возродить ее к жизни, провести какой-нибудь ритуал или жертвоприношение или еще что, но ее откровения стали для меня неожиданностью. – О чем ты, я не понимаю? Разве ты не хочешь вернуться?
- Я? – Елена удивленно округлила глаза. – Ты с ума сошла!
- Почему? Это нормально. У тебя остался муж, дети, внуки, - я немного запнулась на последнем слове, вспоминая, что конкретно один ее внук, был рядом со мной, когда она вытащила мое сознание сюда. Мне очень не хотелось верить в то, что Лекс прислушался к моей истерике и ушел. До дрожи в коленях, не хотелось. В какой-то момент все мои претензии и требования, предъявленные ему, показались сущими мелочами и капризами избалованной девчонки. Он переживает за меня, заботится и, мне очень хочется надеяться, что все-таки любит.
- Дурочка, - безапелляционно вынесла вердикт Елена, глядя на меня с укоризной. – Я для кого только что столько распиналась? Вернуться к жизни, я пока не могу. Слишком много поставлено на карту, да и у Тьмы появился новый хранитель. Я – хранительница межреальности и не могу оставить свой пост, пока меня не сменят.
Я затрясла головой. Потребуется много времени для того, чтобы я осознала все это и привела в какой-нибудь, пусть даже относительный, порядок.
- Тогда чего же ты от меня хочешь? – мне пришлось повысить голос и почти прокричать свой вопрос. Шквальный ветер теперь ревел вокруг нас, рвал волосы, швыряя пряди в лицо, дыхание перехватывало, до меня даже долетали соленые капли.
Елена что-то говорила, трясла меня за плечи, проводила теплыми ладонями по моим совершенно замерзшим рукам. Но я ее не слышала! Ветер уносил ее слова вдаль, шумело в ушах, волосы окончательно растрепались и лезли в глаза, рот, мешали говорить. Я видела, как двигаются губы Елены, как морщится лицо, но расслышать хоть слово не могла.
А еще я чувствовала, как внутри у меня все холодеет.
Да, я плохо представляла себе то, о чем она пыталась предупредить, я вообще не разбиралась в магии, но… Но даже вся такая необразованная и неподкованная во всей этой сверхъестественной чепухе я, понимала, что грядет страшное.
Я трясла головой, пытаясь отогнать возникающие перед глазами страшные картинки полного хаоса, смерти и разрушений, творимых неизвестно кем.
А вокруг нас бушевала буря…
- Лиза! – я подскочила с бешено бьющимся сердцем и вся в слезах, принялась лихорадочно оглядываться по сторонам.
Комната была моя, кровать тоже, горел ночник, разгоняющий ночную тьму. Елены не было, вместо нее, рядом со мной сидел встревоженный доктор Александр Варант.
Я вцепилась в его рубашку, меня трясло, дыхание судорожно вырывалось из груди, слезы текли, не переставая – истерика была на лицо. Алекс обнял меня крепко-крепко, гладил по волосам, плечам, рукам, словно стирая липкие остатки страха, покрывал легкими поцелуями мое лицо, шептал что-то успокаивающее, я не слышала, что именно, но сам тембр его голоса действовал на меня лучше любого успокоительного. И я была до безумия рада, что он не ушел, что остался. Не представляю, как бы я справилась, если бы пришла в себя в полном одиночестве.
Сколько мы так просидели, не представляю, но истерика стала затухать, я начала расслабляться, слезы почти высохли.
Я помнила свой сон. Помнила каждое, сказанное Еленой слово, и страх, липкий холодный, до крайности неприятный. Хранительница не успела сказать мне самое важное, и теперь оставалось лишь гадать, что именно она так хотела сообщить. А еще у меня были подозрения, что та гроза не случайно помешала нашему разговору.