Ну что поделать, если я совершенно ничего в этом не понимаю и могу оценить лишь эстетический вид. Мне нет дела до тысячелетней истории того или иного предмета искусства, я не чувствую запах эпох и не могу по достоинству оценить всю привлекательность того или иного шедевра.
- Давайте я покажу вам свою мастерскую, - внес предложение Сорель, аккуратно придерживая меня под локоть, - выпьем чаю, я похвастаюсь своими новыми работами. Их еще никто не видел. Вы будете первой.
Он знал, чем можно меня завлечь, однозначно. По сравнению со всеми остальными картинами, развешенными в его замке – работы собственно кисти самого мастера были для меня намного более привлекательны. Они обладали какой-то сверхъестественной силой. Завораживали с одного лишь взгляда, тревожили душу и не отпускали уже никогда. Настолько реалистичные, пропитанные тоской, грустью или же, наоборот, весельем и радостью, работы Энрике Сореля всегда привлекали меня.
Вот и сейчас, я с облегчением согласилась принять его предложение, порадовавшись тому, что мне больше не придется слоняться по комнатам этого замка и созерцать огромное скопление всевозможных диковинок, собранных со всех стран и времен. А потому, приняла предложенную руку и потопала, куда повели. А повели меня на третий этаж. Какими–то коридорами и переходами, сквозь залы и просто огромные проходные комнаты. Я совершенно не запомнила обратный путь и про себя решала, что это было – Энрике Сорель таким образом хвастался мне своим богатством или же специально хотел запутать, чтобы я не нашла выход из его берлоги?
Мастерская располагалась в той самой галерее, которая протянулась на весь третий этаж. Это было длинное, не слишком широкое помещение, в виде полусферы, большая часть которой была стеклянной. Честно говоря, лишь одна стена и пол являлись непрозрачными, а вот все остальное было сплошь из стекла.
Я заворожено переступила порог и сделала несколько шагов вперед, осматриваясь, и едва не споткнулась, немного сбоку от входа, в глубине мастерской, на постаменте располагалась огромная круглая кровать, покрытая нежно-персиковыми шелковыми простынями. Больше никакой мебели здесь не наблюдалось, за исключением пары мольбертов и низкого столика, на котором в ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского. А ничего себе, он подготовился к встрече!
Разозленная увиденным, я резко обернулась, и замерла с широко раскрытыми глазами. Холод проник под кожу, сковал все мое тело, не позволяя совершить какое-либо движение. Энрике Сорель стоял у закрытой двери, скрестив на груди руки, и смотрел на меня с выражением лютого голода в темных глазах. Но не это явилось причиной моего состояния, не вид совершенно ошалевшего от страсти или желания художника заставило сжаться от страха мое сердце – я узнала эту комнату. Пока продвигалась вглубь и рассматривала стеклянный купол, пока таращилась на кровать, совершенно не обратила внимания на единственную непрозрачную стену. А когда обернулась, поняла, что уже видела все это. В видении. Вчера, после разговора с Алирой.
Мысли судорожно заметались, я искала выход и не могла найти. А еще была дезориентирована неожиданно свалившейся на меня догадкой – это он!
Энрике Сорель улыбнулся, хотя, в данном случае правильнее было бы сказать – оскалился, и одним плавным движением оказался рядом со мной. Я хотела отшатнуться, но он мне не позволил, обхватив одной рукой за талию и притянув к себе поближе. Затем наклонился, втянул носом воздух, и резко схватил за волосы, заставляя запрокинуть голову. От боли я зашипела, на глазах выступили слезы.
- Ты станешь моим Шедевром,- прошептал он мне прямо в лицо. - Вершиной моей карьеры, символом моего мастерства. Ты - моя натура, мой холст и мои краски.
И он расхохотался, зло, громко, не замечая, что все больше оттягивает мою голову вниз.
Я не могла пошевелиться, не знала, что делать, как вырваться из этой западни. На глазах появились слезы, то ли от боли, то ли от безысходности.
- Отпустите меня,- это прозвучало так жалко, что даже я сама поморщилась, а он просто не обратил на мои слова никакого внимания. Он вообще, как будто мысленно отсутствовал, находился в каком-то своем, воображаемом мире.
"Безумец!" - мелькнула у меня мысль. И это все объясняет, он просто сошел с ума. Наверное, именно это имел в виду Ларкин, когда говорил что абсолютная сила, власть и безнаказанность вкупе с долголетием приводят к неизгладимым последствиям. Но мне от этого было не легче. Продолжая дышать мне в шею и обнюхивать, Энрике медленно приближался к кровати. Еще немного и я почувствовала, как уперлась в ее край. Перед глазами тут же возникла картинка, как меня раскладывают на персиковых простынях, а потом перерезают горло. Одним резким точным движением. Как в том, моем первом видении.