Стражей в зале было немного, но все места поближе к двери были уже заняты и, видимо, именно это обстоятельство заставило моего проводника стать столбом на входе.
Я уже собиралась спросить Ларкина, как долго он будет загораживать проход, как Винс дернул меня за руку и потащил к двум стульям, стоявшим у самой стены. Не совсем чтобы подальше от трибуны, за которой сидел, злой, как черт, по словам того же Ларкина, капитан, но все-таки на достаточном от него расстоянии. Я маневр Ларкина оценила и прониклась, мысленно похвалив приятеля за такую сообразительность – если Трик и в самом деле зол, то лучше быть от него как можно дальше, во избежание, так сказать.
Но стоило нам занять места, как я пожалела о том, что мы выбрали именно их – прямо передо мной уселся Антон Зар, который прежде чем приземлить свою пятую точку на стул окинул меня таким взглядом, что я невольно стала вспоминать все свои прегрешения. А затем мысленно сделала себе зарубку на память – поговорить все-таки с этим инкубом недоделанным и выяснить, в каком месте я ему перешла дорогу? Ведь не может же он меня так откровенно ненавидеть только потому, что я нашла неувязки в деле Маруанти? Это же смешно? Или нет? Может, стоит расспросить Ларкина или Ройса на эту тему? Вдруг я нарушила какое-нибудь негласное правило стражей восьмого участка, когда стала копаться в расследовании, которое до меня попытался спустить на тормозах Зар? Но, с другой стороны, он ведь и сам выполнял распоряжение свыше, так чего на меня теперь волком смотреть?
Капитан поднял голову от каких-то бумаг и внимательно осмотрел зал заседаний. Под его тяжелым мрачным взглядом все тут же присмирели, попускали головы, разговоры затихли, наступила вязкая, гнетущая тишина.
- Все собрались? – Трик не повышал голоса, но после этой реплики я почувствовала, как в помещении заметно похолодало и стало до крайности неуютно. – Где Джеквел? – в голосе капитана еще явственнее почувствовались вымораживающие нотки.
Отвечать никто не спешил, а мне вдруг стало откровенно жаль тетю Джинал. Вот честно. Если он с ней когда-нибудь таким тоном говорил, то я понимаю, почему она от него двадцать лет пряталась. Хотя, слышала я как-то, как они ворковали, что голубки, в гостиной, думали, что их никто не слышит.
И этот контраст между тем нежно-трогательным Адамом Триком и вот этим сурово-замороженным миротворцем-капитаном был настолько разительным, что мне на мгновение стало смешно. Но хихиканье я сдержала. Неимоверным усилием, но все ж таки. Конечно, в случае конфуза, можно было бы отговориться тем, что это у меня дар шалит и гормоны спокойствия не дают, я даже уверена, что один не в меру ретивый доктор подтвердит эту историю, но лучше не испытывать судьбу в лице капитана и контролировать свои эмоции, как учил Лекс.
Ройс появился на пороге зала заседаний неожиданно. В один момент никого не было и вот уже невозмутимый страж входит в помещение, осматривает его суровым взглядом и закрывает за собой дверь. Тишина стояла такая, что мне казалось, я слышу, как стучит сердце сидящего рядом Ларкина. И это не дар шалил. Ройс невозмутимо прошествовал по проходу и опустился на кресло рядом с Заром. Капитан еще раз осмотрел присутствующих и поднялся.
Он не говорил громких слов или каких-нибудь проникновенных фраз, не вещал «о вечном» или возвышенном. Всего несколькими словами капитан восьмого участка дал понять всем присутствующим, что для нас наступили «темные времена».
- Сегодня состоится заседание совета, - спокойно говорил Трик. – И от его результатов будет зависеть дальнейшее наше существование. Не мне вам говорить, что наша работа уже давно вызывает неудовольствие и дело здесь не столько в том, что мы не справляемся со взятыми на себя обязательствами. Это политика, а значит, грязь, интриги и большая игра в которой наш участок очень многим стал поперек горла, - он замолчал, молчали и все присутствующие, переваривая только что озвученные новости.
Я затравленно оглядывалась по сторонам, и все время натыкалась на такие же отсутствующе-непонимающие взгляды. Никто из находящихся в зале для заседаний восьмого участка правопорядка, стражей, еще не осознал глубины той ямы, в которой мы все оказались по вине одного не очень хорошего прорицателя. Ведь даже полному идиоту понятно, что предательство Браславски стало именно тем толчком, который и запустил весь этот механизм.