– Что нужно? Хороший вопрос, – заговорил мужчина, и шрамы его вновь начали полыхать изнутри.
Он скорчился, но остался стоять, лишь ладонь сжалась и бессильно разжалась. Я скинула одеяло, вскочила с кровати. Мужчина окинул моё тело взглядом. Долгим таким, сосредоточенным. Даже заинтересованным.
– Да объяснись же ты по-человечески!
– Ты спрашиваешь, но не ждешь ответа, Ольга Трозз… – зашептал сквозь боль, а затем всполохнул точно сухое полено.
Он ещё и загадками разговаривает?!
Бесы!
Пятая бессонная ночь подряд. Мужчина появлялся как по расписанию, врывался в мои сновидения, руша их на осколки. Я выпивала успокоительные травы – он пробирался через них. Пыталась уснуть после кошмара – не могла сомкнуть глаз.
Ну и что делать? Кажется, бесполезно отрицать очевидное. Что-то внутри меня молит вернуться в лечебницу, поговорить с моим несостоявшимся убийцей.
Зачем?
Знать бы ещё…
Тем же утром я накупила холщовый мешок фруктов и потащила их с гордым видом, будто обычная посетительница. Глупый, конечно, порыв. Кто покупает фрукты психопатам?
Но так я хоть как-то оправдывала свой поступок. Мол, иду не просто так, а с добрым умыслом. Накормить хочу. Смотрите, какая я хорошая, забочусь о том, кто меня собирался утопить.
Очередь в лечебницу не уменьшилась, наоборот – разрослась. Кто-то натурально стонал, еле держась на ногах. Другие читали молитвы богам. Третьи ругались, требуя обслужить их в первую очередь.
Я прошла, увернувшись от недовольного таким вероломством народа. Даже пихнула локтем одну женщину, которая пыталась дернуть меня за косу, чтобы вернуть в конец толпы.
– Здравствуйте! Это я! – рванула к знакомому уже целителю. – Ну, та, которая…
Сегодня он выглядел совсем никаким, цветом лица слился с белеными стенами.
– Да понятно, кто вы, – вздохнул. – Чего пришли?
– Да вот… фруктов принесла…
Теперь идея откупиться едой казалась глупой и неоправданной. В самом деле, зачем тащила их сюда? Но лекарь кивнул и отвел меня к двери, отпер её привычным движением.
– Идите, если нужно, – сказала я на пороге. – Я смогу о себе позаботиться.
– Не положено, – покачал головой парень, но затем в ладонь ему легла блестящая монета, и он понимающе хмыкнул. – Так и быть, в порядке исключения. Сомневаюсь, что он вам как-то навредит.
Дверь закрылась за моей спиной. Я застыла напротив человека, что сидел на полу, вытянув ноги. Казалось, за несколько дней он не сдвинулся с места. Серые губы его были сжаты в тонкую полосу. В глазах плескалась пустота.
Его вообще на ночь перекладывают в кровать? Не понимаю.
– Я фрукты принесла, – сказала зачем-то и неуклюже брякнула мешок на пол.
Яблоко, пользуясь случаем, выскользнуло наружу, подкатилось к пленнику лечебницы. Тот даже бровью не повел.
– Не знаю, кто ты такой и что делал в шахтах. Не знаю, зачем пытался убить меня или спас. – Я села, скрестив ноги, потерла ноющие виски. – Но ты мне постоянно снишься. Это ненормально. Я выспаться не могу. Отпусти меня. Ладно? Если бы ты дал знать, есть ли у тебя родственники, было бы проще. Может быть, напишешь мне? А? Умеешь писать? Я с ними сама свяжусь.
Достала из кармана сложенный вчетверо листок с завернутым в нем угольком. Протянула мужчине. Тот не сдвинулся.
Да что за напасть!
Он же совсем никакой…
Ему нельзя в Дом скорби. Его же уничтожат там за неделю. Оставят без еды, без воды. Кого волнует судьба опустевшего изнутри человека?
– Если ты не очнешься, тебе конец, – сказала я, до крови прикусив губу. – Если ты меня слышишь, ну, где-то там, внутри, то пойми это. Тебе нужно выбираться из лечебницы, найти родню. Иначе тебя в Дом скорби отдадут. Понимаешь?!
Даже взгляд не поднял, никак не отреагировал на мой жалкий вскрик.
– Да что с тобой случилось?! – разъярилась я собственному бессилию, схватила яблоко, сжала в пальцах. – Я же помню, ты говорил и двигался. Утопить меня собирался! Было же такое?!
«А ты хорошо спросила?»
Я подошла к нему вплотную, страшась собственной храбрости. Сцепив кулаки, отбросив яблоко в дальний угол. Застыла в полуметре от мужчины, наклонилась к нему и тихонько, одними губами задала вопрос:
– Что с тобой произошло?
Клянусь, его щека дернулась. Он не выдавил ни слова, не поморщился, не вскочил на ноги. Но на окаменевшем лице прорезалось что-то злое.