Я проворно вскочил и длинным прыжком метнулся аж к самой перегородке, мое лицо оказалось в метре от лица лысого – и он от неожиданности дернулся назад и опрокинулся вместе со стулом.
– Говорите, проверять людей, пришедших добровольно – пустая трата времени, да? – я ухмыльнулся настолько безумной улыбкой, какой смог. – А как мне к вам забраться, господа? Это бронированное стекло или я смогу его разбить? Эй, что-то вы побелели нездорово. Ладно, я шучу, шучу. Хорошая вам тема для докторской, не находите?
Я повернулся и пошел к выходу, забрал у Аристарха винтовку и кивнул:
– Все, пошли.
– Так вот как вы умудрялись убивать одержимых прямо посреди их зверинца! – догадался Арчибальд.
– Именно так. Отсюда делаем вывод: Порча способна распознавать свою породу при помощи чувства, которого нет почти ни у кого в нашем мире. Как было эмпирически установлено мною, глазами она при этом не пользуется – и это логично, если учесть, что еще никто и никогда не видел двух одинаковых тварей.
– Хм… И что это нам дает практически, сэр?
– Хороший вопрос… У меня три класса – все образование. Сгодилась бы помощь ученых такого профиля – благо, кое-кого я знаю. Ладно, теперь вот что. Сейчас ты, Аристарх, берешь командование, дуешь на базу и там продолжаете, на чем прервались. А мы с Роксаной высаживаемся у нее дома – есть тема для серьезного разговора.
Пока автобус ехал обратно к особняку Корванских, Роксана позвонила отцу, а затем подметила, что я по-прежнему мрачен.
– Все настолько серьезно? – спросила она.
– Да просто устал сегодня и перенервничал, – солгал я.
На самом деле, все куда хуже, чем кто-либо мог бы вообразить.
Просто мой прекрасный черно-белый мир рухнул.
Раньше все было просто и ясно. Есть только Черное и Белое – никакой серости, никаких полутонов. Совершенный контраст с четкими границами. Только Свет и Тьма – без теней. Только Добро и Зло – и ничего между ними. Только люди, безотносительно цвета кожи и длины ушей, и потусторонние приблуды.
Все было абсолютно чудесно, просто и понятно, и даже себя я не считал полутоном, четко разграничивая светлый разум с праведными помыслами Сашика и черное, жаждущее разрушений сердце демона. Но теперь…
Теперь эти гребаные яйцеголовые Эндрюс, Дойл и Альтинг приперлись со своими блоками и шкалами и разрушили мой уютный, совершенный и понятный двухцветный мирок, словно карточный домик, будь проклят научный прогресс.
…Ну, не совсем сами – еще тот ублюдок в телефоне подсобил.
И как мне теперь дальше жить, спрашивается? Раньше было легко и просто: все вокруг – белое, а если видишь черное – вначале стреляй, потом стреляй, а затем еще контрольный. Не надо думать, понимать, принимать решения – в черно-белом мире не существует колебаний и сомнений. Всего одно простое правило без гребаных исключений: «черное – жми на спуск, не ошибешься». Но затем яйцеголовые разрушили мою святыню, мой маяк, мой компас, осквернив установку Вогта-Ефремова, которая раньше безошибочно делила мир на Черное и Белое, не допуская полутонов и неясностей, своими нахрен никому не нужными изобретениями.
И вот теперь оказывается, что я отклонился от абсолютного Света, показав не «от нуля до двадцати», а «девять – двадцать шесть». Раньше, когда не было никакой шкалы – либо человек, либо монстр. Или-или. А теперь…
Все даже страшнее. Главная беда не в том, что я вышел за отметку «двадцать», а в том, что образцы одержимого и человека показывают взаимное сходство в среднем на двадцать процентов, если считать от усредненных «десять» до усредненных «девяносто». То есть, если раньше тест Вогта-Ефремова показывал абсолютную противоположность двух начал – то теперь он показывает, сиськи Альмалексии, сходство.
Только вдуматься – сходство! Сходство, путь небольшое, но сходство!!! Эх-х, затолкать бы Эндрюсу в глотку его никчемный блок, а ублюдков Дойла и Альтинга насадить на их трижды клятую шкалу!
Но все это было бы еще ничего, если бы не ублюдок телефонный. Раньше тест Вогта-Ефремова был для меня сродни перста указующего, путеводителя, святыни, и его «младший брат» – переносимый детектор «рамка» – однозначно причислял меня к светлой стороне мира. Все равно что божье благословение для рыцаря-паладина. Теперь…
Теперь моя святыня осквернена, она более не уверена, кто я такой, и то, что меня не определяет «рамка», больше не воспринимается как знак свыше – рамка уже не непогрешимый глас небес, а лишь несовершенное устройство, на самом деле не отличающее Свет от Тьмы. Мой мир разрушен, мой храм обратился в пепел – и я очень зол на тех, кто это сделал.