Я дал назад отмашку «разгружаемся», спрыгнул на асфальт и поймал ближайшего солдата за рукав:
– Где тут штаб?
– Вон там, – указал он рукой.
Неся на плече «кишкодер», я двинулся в указанном направлении и вскоре увидел окруженный несколькими пехотинцами штабной фургон.
Я сразу же был узнан в лицо, потому у меня не спросили ни имени-звания, ни пароля: у часовых не возникло ни малейшего сомнения в том, что у меня имеется безоговорочное право входа в штаб. Немного забавно, если учесть, что я, строго говоря, гражданское лицо. С другой стороны… а кто тут компетентнее меня?
В фургоне как раз совещались над картой трое офицеров в звании полковника, несколько майоров и капитанов и аж целый бригадный генерал. Ну оно и понятно, замеченное мною количество людей и техники явно в разы превышает численность полка. Офицеры, впрочем, тоже не лыком шиты: один в характерном облачении боевого мага, хоть и казенном, явно серийного типа, у стены прислонены два фокусировочных посоха.
При виде меня генерал чуть приподнял бровь.
– Наконец-то, – сказал он.
По этой короткой, но очень содержательной фразе я сразу понял две вещи. Во-первых, нам тут рады и это очень многое упрощает.
Во-вторых, все очень хреново.
– Приветствую, господа, – сказал я. – Что по обстановке?
– Тяжелая, – сказал генерал. – Пока что ситуация вокруг города под контролем, но информации по тому, что происходит в городе, очень мало, а та, что есть, не радует. Оцепление и линию обороны мы организовали, но у меня всего лишь усиленная мотопехотная бригада с приданными медицинским батальоном и двумя танковыми…
– Должно хватить, – заметил я, – в городе очень плотная и компактная застройка, длина оцепления небольшая, еще и водная преграда.
– Такой расчет поначалу и был, только тут творится такая чужачина, по сравнению с которой ваша зачистка в Радополе – так, детские куличики в песочнице.
– Очень много инфицированных? Город-миллионник, вроде бы?
– К счастью, был миллионником еще лет двадцать назад, но на момент начала всей заварухи тысяч шестьсот-семьсот.
Один из полковников тяжело вздохнул.
– Беда не в том, что врагов на четыре-пять порядков стало больше, чем в Радополе, а в том, что это качественный скачок. Вы чистили без ответного огня – а тут отдельные зараженные используют оружие и, что еще страшнее, инфицированные действуют сообща. Учтите, что это секретная информация…
– Неудивительно: последний в Радополе додумался вырубить электрощиток. А это точно не культисты?
– Абсолютно. Есть видеозаписи.
– Понятно. Что по жертвам? И, главное, что по выжившим в городе?
– Смотрите, – ткнул рукой в карту генерал. – Вот частный сектор по периметру города – тут проживало примерно сто тысяч человек. Откуда-то отсюда началась атака, направленная в центр. При этом тысяч семьдесят или даже больше жителей окраины спаслись, покинув город. А вот центр эта зараза захлестнула полностью. Когда объявили всеобщую, улицы уже кишели беснующимися дьяволами, и очень многие, покинув дома, попались им прямо в лапы. Общее число зараженных и погибших может составлять тысяч триста или даже все пятьсот. Предположительно, в городе все еще остается от пятидесяти до ста тысяч здоровых людей, сосредоточенных в «григошевках», или, как их тут называют, «тюряжках»…
– Не понял?
– Старые многоквартирные дома, построенные по проекту отца города, Кирина Григоша, как раз на вот такой случай. Особенности постройки – наличие на каждой лестничной площадке толстой стальной двери, блокируемой со стороны более высокого этажа, и отсутствие широких окон. «Окна» в «тюряжке» шириной всего в двенадцать сантиметров на расстоянии в те же двенадцать сантиметров друг от друга. То есть, двенадцать сантиметров стекла – двенадцать сантиметров железобетона. В такой проем нельзя проникнуть крупному животному или человеку.
– Так вот почему «тюряжка»… – догадался я.
– Да, здания напоминают клетки. Вот в них-то и находится основная масса выживших: достаточно вовремя заблокировать всего одну дверь, чтобы спасти всех жителей выше от нее, потому что без взрывчатки такая преграда не деблокируется. Губернатор Григош, можно сказать, спас десятки тысяч людей спустя сто лет после своей смерти, потому что почти все «григошевки» – это доходные дома, сдаваемые в аренду, принадлежат его наследникам и почти все сохранились без перестройки. Возможно, в городе есть и другие выжившие, которые спрятались где-то или заняли удобный для обороны опорный пункт. Однако все эти люди не могут сообщить нам о своем местонахождении, потому что телефонная станция сгорела, и у меня большой вопрос, случайно или нет.