— А ты — человек, к которому рвется мертвяк. Почему? Ты можешь объяснить?
— Я же все тебе рассказала. Неужели ты не понял?
— И что я должен был понять?
— Но это же ясно! Он хочет мне отомстить…
Гиз посмотрел в глаза Диле, пытаясь понять, насколько искренни ее слова, верит ли она сама в это. Покачал головой:
— Ты ошибаешься. Мертвецы ничего не хотят, и уж тем более они не помышляют о мести. Так что если тебе действительно кто-то хочет отомстить, то искать его надо среди живых.
— Что ты хочешь сказать? — нахмурилась Дила.
— Лишь то, что ты слышала… Мертвяка к твоему дому гонит какая-то внешняя сила… Сила некроманта…
Дила, широко распахнув глаза, долго смотрела в суровое лицо охотника. Потом содрогнулась, опустила голову, спросила:
— И кто же он?
— Я не знаю, — ответил Гиз. — Некромант и сам может не подозревать о своей способности поднимать мертвых. Но я почти уверен, что сейчас он находится в этом доме.
— И это могу быть я? — чуть слышно шепнула Дила.
— Да, — ответил Гиз. Женщина покачнулась:
— И что же мне делать?
— Решай сама… Я не знаю, что тебе посоветовать. Мое дело — убивать мертвых…
32
Они сидели вместе. Соприкасались спинами. Молчали.
Время шло, а они не двигались.
Гиз держал меч на коленях. Дила не выпускала из рук светильник.
Вокруг них, совсем рядом — под окнами дома, за крепкими стенами — бродил их общий враг, обмотанный ремнями и проволокой. Острые зазубренные крючья глубоко вонзились в его тело, но он не ощущал боли.
Им двигало лишь одно чувство — желание попасть домой. Там была еда, а он был голоден. Но не ради еды стремился он в дом.
Просто кто-то очень хотел, чтобы он вернулся.
33
Мертвяк затих…
Они не сразу заметили это. А когда заметили, то уже не могли сказать, как давно не слышат его шагов и звона бубенчиков. Вытянув шеи, стиснув кулаки, они напряженно вслушиваясь в непривычную тишину. Ждали, что вот-вот мертвяк даст о себе знать…
И вдруг где-то стукнула дверь.
Гиз мгновенно вскочил, перехватил меч. Дила вздрогнула так сильно, что стеклянный колпак светильника съехал набок.
— Слышала? — Охотник повернулся к хозяйке. Она лишь просипела что-то.
— Где это? — Гиз выхватил светильник из ее руки, поднял ею повыше.
Дила, округлив полные ужаса глаза, помотала головой, давая понять, что не знает.
— Ты же запирала за мной дверь! Я помню. Есть еще какой-нибудь вход? Со двора! Конечно, есть!
Женщина кивнула.
— Ты забыла его запереть?
— Нет… — Дила обрела голос. — Там тоже все закрыто.
— Тогда где?
— Я не знаю…
За дверью послышались частые шлепки шагов. Они приближались, становились все громче, все звонче.
Гиз занес клинок над головой, уже представляя, куда нанесет первый удар.
Дверь хлопнула, распахнулась. Дернулся огонек светильника. И звенящий детский голос, пронзительный, сильный, неожиданный, едва не сбил охотника с ног:
— Мама! Мама! Симу опять плохо! Нам страшно!
На свет выбежала крохотная растрепанная девчушка в ночной рубашке, волочащейся по полу. Сперва она увидела Гиза, не узнала его, испугалась, остолбенела. Только потом заметила Дилу, бросилась к ней:
— Мама! Сим опять плачет!
Охотник опустил меч, с ужасом представляя, что случилось бы, если б девочка вбежала в горницу молча.
Он разрубил бы ее от левой ключицы до пояса. Рассек бы на неравные половины. В одно мгновение превратил бы живого человека — ребенка! — в два куска мяса и лужу крови…
Руки охотника задрожали. Закружилась голова. Заколотилось, разгоняясь, сердце. Холодная испарина выступила на лбу, а мгновенно взмокшая спина вся покрылась мурашками.
— Это ты, Лоя… — Дила обняла девочку, крепко прижала к себе. — Ну и напугала же ты нас, дочка.
— Мама! Симу плохо! Пойдем скорей!
— Нам надо идти, охотник. — Женщина встала, подняв дочурку, повернулась к Гизу.
— Я с вами, — сказал Гиз, надеясь, что хозяйка не замечает, что с ним сейчас творится. — Мне давно уже надо было прогуляться.
34
За печкой было тесно и довольно уютно. В узкой длинной нише между печным боком и бревенчатой стеной кое-как уместились несколько полок и сбитый из досок лежак. Здесь висели связки лука и чеснока, пучки зверобоя, крапивы и ромашки, тугие мешочки с семенами. Здесь на полу лежали сухие сосновые поленья и свитки бересты для растопки.
Гиз вспомнил, что в детстве ему нравились такие вот маленькие закутки; они — словно дом в доме, потайные убежища, в которых можно делать все, что угодно.
Наверняка дети любили это место за печкой…
— И часто он так себя ведет? — спросил Гиз, глядя на младшего сына Дилы, который, выгнувшись дугой, раскачивался, размахивал руками и, захлебываясь слезами и слюной, мычал что-то непонятное, нечленораздельное.
Ответила Лоя, дочка Дилы. Вместе со старшим братом она стояла возле охотника и смотрела, как мать пытается успокоить мечущегося Сима.
— Каждую ночь.
— Это ведь с ним недавно?
— Вот уже несколько дней, — ответил старший сын Дилы. Гиз попытался вспомнить, как его зовут, но не смог.
— С того дня, как пропал ваш отец?
— Да, наверное.
— Он сильно скучает?
— Да… — ответила девочка. Она хотела добавить что-то еще, но тут Дила резко к ним повернулась и закричала:
— Он же испуган! Он совсем маленький! И ничего не понимает! Чего вы от него хотите?!
— Я просто спросил, — сразу же отступил Гиз. — Не буду вам мешать, лучше вернусь в горницу.
— А можно и мы с вами? — спросил старший сын Дилы.
— Нет! — мгновенно отреагировала хозяйка.
— Нет, — пробормотал охотник. — Оставайтесь здесь, с мамой. И ничего не бойтесь… — Он пятился.
Он только что увидел неподвижные тусклые глаза ребенка, что бился у Дилы на руках.
Мертвые глаза…
— Мне нечего здесь делать… — бормотал Гиз. — Скоро утро… Скоро все кончится…
В уютном закутке за печкой было слишком холодно.
35
Перед самым рассветом Дила пришла снова. Она поставила светильник на пол, присела на угол сундука.
— Ну как он? — спросил Гиз, подвинув закутанные в овчину ноги.
— Успокоился.
— Заснул?
— Заснул.
— А дети?
— Тоже легли.
— Тоже спят?
— Кажется, да.
— Ну а ты?
— А я не могу… — Она обхватила голову руками, ссутулилась, глядя в пол. Сказала негромко, неуверенно, словно сама еще не решила, хочет ли услышать ответ: — Скажи, охотник, это он?
— О чем ты? — Гиз сделал вид, что не понял, о чем говорит женщина.
— Это мой сын? Это Сим поднял мертвеца? Гиз помолчал. Спросил:
— Он любил отца?
— Да… — нехотя признала женщина. — Они много времени проводили вместе… Скажи мне, это он?
— Да, Дила… — Охотник не собирался скрывать правду. — Твой сын — некромант. И, судя по всему, достаточно сильный. Он еще ребенок и ничего не понимает, но дар уже проявил себя… Рано или поздно твой сын поймет, что обладает властью над мертвыми… Как он распорядится своим умением? Я не знаю…
— И что же мне теперь делать? — Дила не смотрела на охотника. Казалось, она разговаривает с собой. — Что делать, скажи?
— Я не знаю… — ответил Гиз, искренне сочувствуя женщине. — Я обычный охотник. Мое дело — убивать мертвых.
— Ты ведь расскажешь им! — Женщина, встревоженная только что пришедшей в голову мыслью, повысила голос, выпрямилась, повернулась к охотнику. — Расскажешь им всем! Все расскажешь! Да?
— Я просто предупрежу людей.
— Но как нам жить после этого? Что нам делать? У нас и без того не так много друзей, а уж после того, как они узнают, что я сделала… и что мой сын… мой сын… — Она закрыла лицо руками и тихо застонала. Гиз с жалостью смотрел на женщину. Ему захотелось ее приобнять, прижать к себе, успокоить. Но он пересилил себя. Сказал сухо: