Взошедший на престол Александр IV оказался перед очень невеселой дилеммой. С одной стороны — англичане, вовсю занимающиеся формированием в русской Германии подпольных отрядов. С другой — немцы, порождающие таких радикалов, что на их фоне и Гитлер казался респектабельным консерватором. Ну и война с бывшими западными союзниками по Антанте, в близости которой не сомневался никто. Великобритания и Франция, обнаружив на границе Россию, откусившую столь впечатляющий кусок, даже не слишком-то и скрывали военных приготовлений. Восточный сосед в их глазах стал главной и единственной угрозой. За спинами союзников отчетливо возвышалась тень Штатов.
А вот дальше российские фильмы умолкали. А американские и английские, напротив, заливались, аки соловьи. Было из-за чего. Осатаневший от бесплодных попыток подружиться с новыми подданными, Александр IV одним росчерком пера — вернее авторучки — поставил себя рядом с Иваном Грозным.
«В Сибирь!» — короткая резолюция императора на очередном докладе вызвала в российских верхах жуткий переполох. Одним из первых царя поддержал тогдашний глава охранки, граф Финкельштейн. Этнический, к слову, немец.
За сорок второй год на восток вывезли сорок миллионов человек. И, конечно, российские железные дороги к такой задаче оказались не готовы. Огромные эшелоны, под завязку набитые людьми, еле ползли сквозь сибирские морозы, не хватало теплой одежды, топлива для обогрева, провизии… К сорок третьему, когда война с англичанами и французами все-таки началась, немцев в России осталось чуть больше пятнадцати миллионов. Остальные лежат в безымянных кладбищах, раскиданных вдоль Транссиба. Или — в Сибири и Забайкалье, где переселенцев выбрасывали чуть ли не посреди заснеженной тайги. Мол, кичитесь заложенным в германских генах созидательным началом — вот и валяйте, созидайте. Гитлер, узнав о происходящем, покончил с собой.
Россия получила безопасный тыл на западе, а Охранная Канцелярия — то, что некоторые полагали нешуточным пятном на мундире. Рузвельт объявил Россию империей зла. Черчилль — азиатской ордой, на борьбу с которой должна встать вся европейская цивилизация. Русские исследователи вопроса закономерно указывали, что английского оружия, найденного после депортации, хватило бы на несколько дивизий. Виктору этот аргумент казался слабоватым — особенно если вспомнить, сколько вокруг Транссиба детских могил.
— Ты что, Достоевского перечитал? Откуда такая скорбь на челе? — Кэйко обладала фантастической способностью. Японка умудрялась даже на высоченных каблуках передвигаться столь бесшумно, что без труда дала бы фору любой кошке. Он даже не услышал, что она вернулась
— Привет, — Виктор улыбнулся, — да ничего особенного.
— Нет уж, рассказывай. Если тебя что-то тревожит, я хочу знать, что именно. — Веселье с миловидного лица исчезло, сменившись мрачной озабоченностью. Вот теперь, если не объяснить — причем честно! — что стало причиной плохого настроения, она не отстанет. Вернее, очень сильно обидится.
Виктор, вздохнув, поведал о злополучном фильме. Не то чтобы он его и впрямь «тревожил», но… Ай!
Японка, только что внимательно слушавшая покаянные рассуждения о превратившейся в геноцид депортации, костяшками пальцев взяла Виктора за нос. Миниатюрные пальчики ничуть не уступали стальным тискам.
— Знаешь, в чем ваша проблема? Всех русских. Вы очень добрые, но беда не в этом. Беда в том, что вы пытаетесь натянуть свою доброту на весь белый свет.
— Ммм… — Было чертовски больно, но Кэйко и не подумала разжимать пальцы. А с зажатым носом не сильно-то поспоришь.
— И еще проблема в том, что вы упертые, как паровоз. Ну ничего, перевоспитаем. Впредь, Витя, трать доброту на меня. Еще на свою страну, друзей… И постарайся этой доброты дарить столько, чтобы на врагов ее не оставалось.
[1] Иностранец (яп.)
Глава 3
— Послушайте, Мейер, вы сами-то понимаете, что разыгрывать психа — идиотская затея?
Андреас сжался в углу камеры, обхватив себя руками. От былой хамоватости не осталось и следа. Затравленный взгляд впился в лицо Афонова. Внешне парень был в полном порядке, но что ж с того? Резиновой палкой нетрудно забить человека до смерти так, что он будет выглядеть как огурчик.
Афонов и сам не знал, зачем он добился от Такаги разрешения на визит. Вот хоть ты тресни, не нравилось ему, когда с людьми поступают таким образом. Хотя, из песни слова не выкинешь, в подвалах охранки в Петербурге тоже много чего с людьми делают.