— Ничего, насколько мне известно. Путешествия во времени — штука далеко не такая простая. Им удалось добраться до Оцу, где был совершен переход в более ранний период.
— Постойте, вы намекаете, что убийство цесаревича Николая — их рук дело?! — Осенило Афонова. В памяти всплыли давным-давно забытые строчки из учебников. Наследник российского престола во время визита в Оцу получил несколько пустяшных царапин от чокнутого полицейского. Раны не представляли ни малейшей угрозы. И, тем не менее, цесаревич после покушения прожил всего несколько часов: сабля убийцы оказалась смазана смертельным ядом. Сам террорист до последнего отрицал использование отравы. Ему, ясное дело, никто не поверил. Если предположить, что саблю умаслил неведомый «доброжелатель», точно знающий кого и когда злополучной железкой будут рубить…
— О чем я и говорю. Вместо доброго и безвольного царя на престоле России оказалась та еще скотина. Изворотливая, циничная… И успешная. — Тоскливо подтвердил Макконал.
— А амнезия? — Уточнил Афонов.
— После того, как было совершено убийство, началась трансформация. Огромный пласт истории отваливался, заменяясь на новый. В это время Накано и Ванеев должны были целиком и полностью управлять процессом, но им, видимо, это не удалось. В итоге события вырвались из-под контроля. Они еще легко отделались.
— Но миру это измениться не помешало, я смотрю.
— Конечно, но проверни они все правильно — и появились бы в 2019-м с памятью, полноценными документами и прочей шелухой, необходимой для жизни. А так они оказались чужаками в собственной реальности.
— Мгм… — Афонов озадаченно почесал затылок. Найти хоть какую-то нелогичность в сказанном у него не получалось. С одной стороны — типичная теория заговора напополам с бредом сумасшедшего. Одна беда — а как еще объяснить диковинный компьютер Мейера или паспорт Ванеева? Или водительские права, выданные Андреасу в Гонолулу.
— Ну, допустим. — Озачаденно пробормотал Афонов. И что теперь делать с этим «вундеркиндом»? С одной стороны — неплохо бы связаться с коллегами из кэмпэйтай, благо «дело о подделке документов» вылилось в черт знает что. С другой…
От обескураженных размышлений Александра отвлекло жалобное детское хныканье, больше напоминавшее скулеж умирающей собаки. Резко развернувшись, штабс-капитан с ужасом уставился на источник странного звука. Крохотный мальчишка, зарывшийся в неопрятное тряпье, больше похож на обзаведшийся выпирающим пузом скелет, нежели на живого человека.
— Тятя, дай немного хлебца… Чуть-чуть совсем… — Афонов застыл, парализованный ужасающим зрелищем. Мальчишка тихо скулил, глядя в потолок бессмысленными глазами. Слова эти обращены вовсе не к офицеру — несчастный просто бредит. Всхлипы перешли в неразборчивое бормотание.
Штабс-капитан обернулся. Вместо прикованного к стулу Макконала — тонущие во мраке углы неведомой хибары да русская печь, щерящаяся на незваного гостя черным провалом. Опять?!
Александр грязно выматерился. Помочь мальчонке? А как ты ему, спрашивается, поможешь? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: единственный способ проявить милосердие здесь — добить, чтобы разом закончить тот ад, в котором тонет несчастный ребенок. Человека в таком состоянии уже не спасти ничем.
Афонов тихо всхлипнул. И что прикажете делать? Достать из кобуры пистолет и выстрелить несчастному в лоб? Это еще при условии, что подобное действие даст хоть какой-то результат — офицеру вспомнилась попытка дотронуться до плеча слушателя приснопамятного оратора-большевика.
Попытка подхватить с печки кривой ковшик подтвердила: единстенное, что доступно Александру в поглотившем его кошмаре — роль безвольного наблюдателя. Ладонь свободно прошла сквозь деревянную ручку, не встретив ни малейшего сопротивления.
— Тятя, дай немного хлебца…
Не выдержав, Афонов бросился прочь из хибары. Рука беспомощно провалилась в доски двери. Ах ты!.. Задержав дыхание, словно перед прыжком в воду, Александр, зажмурившись, бросился на препятствие, словно собирался высадить преграду лбом.
Он метался по занесенной снегом деревне в отчаянных поисках выхода. Самообладание отказало напрочь. Можно не кланяться пулям, рисковать собой и, что куда тяжелее, собственными товарищами. Выдержать преисподнюю, в которую его зашвырнула неведомая сила, оказалось невозможно. Заснеженные покосившиеся избы щерились на офицера безжизненными провалами окон, за которыми — ничего кроме смерти и обезображенных тел.