Сейчас Сергей Афонов радостным не выглядел. Мрачное и сосредоточенное лицо скорее было бы уместно на похоронах… Или на погрузившейся в давящую тишину улице.
— Да ничего страшного. Погонят немца до самого Берлина. На пару месяцев всех дел. — Беспечный голос откуда-то из толпы заставил щеку прадеда нервно дернуться. Он, похоже, на этот счет придерживался совсем другого мнения. Александр стоял совсем рядом, но мрачный офицер смотрел сквозь потомка.
— Сергей Афанасьевич… — Попытался позвать Афонов. Никакой реакции. Ну конечно, окружающие его не видят.
Вторую попытку предпринять он уже не успел: оглушительный грохот сбил штабс-капитана с ног, земля пошатнулась, словно от чудовищного удара. Афонов рухнул на зеленую траву. Сверху посыпался непонятный сор. На траву?!
«Декорация» сменилась на зеленый луг, по которому тут и там распластались солдаты в зеленой униформе. Сверху равнодушное синее небо безразлично смотрит, как среди сжавшихся людей рвутся снаряды. Первый, второй… Земля подпрыгивала, словно обезумевшая.
— Встать! Встать, сукины дети! Вперед! — Опять прадед, все в той же непривычной форме, правда на этот раз — измазанной в грязи и копоти.
— Ну! За Родину! — люди, только что скулившие от ужаса, поднимаются. Афонов содрогнулся от той ненависти, что горела в их глазах. — За Сталинааа!
— Урааа! — Дикий рев бросившейся вперед пехоты. Последнее, что увидел штабс-капитан — как стремительный росчерк пулеметной очереди, словно бритва, распарывает живот прадеда.
По атакующим порядкам словно проходит коса. Люди валятся на землю, захлебываясь кровью, теряя конечности. Оглушительный грохот за спиной. Танк с красной звездой на башне мало что не в упор расстреливает холм, с которого бьет пулеметчик.
Афонов почувствовал, что по щекам текут слезы. Люди, которые умирали вокруг, не видели подтянутого офицера в чистом черном мундире. А он ничем не мог им помочь. Он даже не знал, как вырваться из кошмара, в который его затянула неведомая сила.
Мир словно раздробился на тысячи обломков, каждый из которых остервенело впивался в сознание Александра. Перепаханные поля, усеянные телами мертвых и догорающими остовами танков. Петербург, щерящийся на мир черными провалами окон и остовами разрушенных домов, среди которых бродят люди, больше похожие на тени. Афонов кричал, умолял, сам не понимая, кому и что он кричит среди превращенных в дымящиеся руины русских городов, проносившихся мимо его взора.
В какой-то момент самообладание окончательно оставило его. Он сидел, зажав голову руками и зажмурившись, словно глупый страус, сунувший голову в спасительный песок. Вокруг проносились безумные крики, наполненные непредставимой болью, дикий грохот от рвущихся снарядов, визг авиабомб…
— Мама говорит, над городом появлялись самолеты. Но, кажется, просто разведка. Я смогла достать немного мяса. Может быть, хоть сегодня поужинаем по-человечески…
Тихий женский голос, сменивший безумную какафонию, показался Афонову самым прекрасным, что он когда-либо слышал. Пусть даже на японском.
Он сидел прямо посреди пустынной улицы. По обе стороны стояли крохотные японские домики. Рядом с одним из них молодая японка с счастливым видом обнимала солдата. На лице молодого парня застыло мрачное выражение. Вместо правой руки свисал пустой зеленый рукав. Афонов от этого зрелища невольно вздрогнул. Нет, кошмар все еще не отпустил. И штабс-капитан уже понял, ЧТО он сейчас увидит.
— Выпусти меня отсюда! — Заорал он в пронзительное небо, сам не понимая, к кому пытается обращаться, — слышишь?! Выпусти, я…
Мир исчез в мешанине черно-белых полос. Вокруг раскатился надсадный грохот, сменившийся звенящей тишиной — уши Афонова не выдержали удара.
Спустя долгие минуты перед зрением снова проступили очертания мира, погрузившегося в оттенки черного и красно-коричневого. В воздухе крутит хоровод багровый пепел — все, что осталось от японки и ее то ли жениха, то ли родственника. Кажется, все сущее превратилось в выженную, обезображенную землю и носящиеся над ней бесформенные хлопья.
Он метался среди пылающей земли в кромешной тьме, словно грешник посреди преисподней. Рассудок отказал окончательно, уступив место смеси животной паники и бесконечной, бессильной обреченности. Некоторое время спустя среди пышущего жаром пепла начало появляться то, что когда-то было людьми. Обугленные ошметки, потерявшие всякое сходство с человеком, над которыми мрачным исполином поднимался сотканный из белоснежного дыма гриб атомного взрыва.
Грязно-серый потолок и неприятный запах. Где он? Сонное оцепенение схлынуло и Афонов рывком поднялся с кучи тряпья, на котором лежал все это время. С губ сорвалось нечто совсем уж непечатное. Сбоку испуганно ойкнуло.