Команды заходивших в Ахелию пиратских кораблей считали ее проклятой, но неприязнь к княжне смешивалась с восхищением и опасливым уважением, ибо ее похождения на суше и на море уже успели обрасти легендой — на пиратов легко было произвести впечатление рассказами о сражениях, грабежах и резне. Но наемники ахелийских военных эскадр, которые пиратами не были, Слепую Риди попросту терпеть не могли и боялись словно чудовища из морских глубин. Когда она с проверкой появлялась у них на борту, они не знали, как избавиться от напасти и вымолить прощение у судьбы. Обожала ее только одна команда, ее собственная: двести верзил, готовых разорвать в клочья любого, кто косо посмотрел бы на их «капитаншу».
Они подходили к ней так же, как и она к ним, а все вместе — к кораблю, плавучему гробу, который держался на волнах каким-то чудом. Это был хороший парусник, почти новый, но настолько неухоженный и разбитый, что напоминал сущее чудовище. Ясно было, что перетершиеся штаги и истлевшие ванты рано или поздно не справятся со своей задачей, и тогда мачты под тяжестью ветра в парусах треснут все одновременно, свалятся за борт и опрокинут корыто килем вверх.
Без особого преувеличения можно было сказать, что все моряки Шерера — ибо «Гнилой труп» был известен повсюду — чуть ли не затаив дыхание ожидали этого мгновения.
Вопли разгневанной княжны наконец выманили в самую большую из дневных комнат одну из девушек, Ласену, которая командовала остальными — однако с этим были связаны не только привилегии, но еще и обязанности. С улыбкой, никак не подходившей к взгляду загнанной лисицы, Ласена предстала перед Слепой Тюленихой Риди, ибо так полностью звучало военное прозвище пиратки. Впрочем, им никогда не пользовались, во всяком случае не в ее присутствии, поскольку слово «тюлениха» на островах считалось оскорбительным, примерно так, как в других краях «корова». Неизвестно, откуда взялось это прозвище; впрочем, у Риди было несколько других, еще хуже, и лишь одно лучшее, а именно: Прекрасная. Ласена с ходу получила по лицу, после чего почти согнулась под тяжестью мешка, который разгневанная госпожа сунула ей в руки. В подобных мешках моряки держали свои вещи.
— Развяжи! Где все остальные? Совсем обленились?
— Если нужно, то… я их сейчас найду…
— Собственно, не нужно. У меня хорошая новость: я тут не останусь, так что вами будет командовать кто-то другой.
Новость была действительно хорошей, и невольница едва сдержала радость.
— Я знаю, что Алида была для вас весьма снисходительной и доброй госпожой, — продолжала княжна, садясь в большое кресло и закидывая руки за голову. — Вам наверняка ее жаль. Ну… и мне немного тоже.
Из развязанного мешка, над которым сидела на корточках невольница, вывалились платья — помятые, но превосходные, вышитые золотыми и серебряными нитями, расшитые бирюзой и жемчугом. Удивленная девушка вопросительно посмотрела на княжну.
— Забирай это и подели между всеми. До завтра составь список всего, что вы хотели бы иметь, — безделушки, костюмы… все равно. Все, что придет вам в голову и что можно купить на этом острове. Закажешь все это, а я заплачу. Это… — Она замолчала, а потом неожиданно начала объясняться: — Это от вашей госпожи, от ее высочества Алиды, вернее, от ее имени. Я знаю, она хотела бы поблагодарить вас за… не знаю, наверное, за все. Она была вами довольна. Позаботьтесь о ее детях; их отец… князь… всего лишь мужчина. Иди, Ласена. Я больше никогда никого из вас не ударю, ибо некому потом возместить вам ущерб.
Девушка собрала платья и вышла, с трудом сдерживая волнение. Княгиня Алида была для своих слуг самой прекрасной госпожой на свете, и никто ее не оплакивал более искренне, чем они.
За окнами сгущались сумерки, в комнате тоже стемнело. Ридарета еще немного посидела, потом встала, опираясь рукой о стол… и едва не упала, когда рука встретила пустоту. Ну что ж… она успела привыкнуть. Столько лет! У нее было прекрасное зрение, и одним глазом она видела столь же отчетливо, как когда-то двумя. Однако для оценки расстояния одного глаза не хватало. Ей пришлось учиться тому, что принадлежит к числу простейших человеческих навыков, — и она научилась. Но до сих пор иногда, особенно в предательском свете закатных или рассветных сумерек, спотыкалась обо что-нибудь или хваталась рукой за воздух.
Встряхнув доходившими до ягодиц волосами, красавица в бархатном зеленом платье направилась в свои комнаты, по пути подозвав кивком одну из домашних невольниц, которая не успела достаточно быстро спрятаться.