— То есть я не сошла с ума, — подытожила она, странно задумавшись и стряхивая с пальцев бело-желтую каплю, а затем неуклюже запихивая тяжелую грудь, которая никак не хотела лезть обратно под остатки рубашки, а тем более под тряпку, но в конце концов влезла. — Сука может вылечить любые раны, не только мои. Мои ей… приходится лечить. А другие не хочет. Сейчас мне было не так больно, поскольку я ничего от Рубина не отрывала, лишь немного его попинала. Я приготовила… ну, такие эликсиры, как в сказке. Но когда пытаешься заставить суку сделать что-то, не нужное ей самой…
Неожиданно она замолчала, встала, обошла стол кругом и села на другой стул. Откинувшись и опершись на стену, она положила ноги на стол и скрестила руки на груди.
— В чем дело? — спросил Раладан.
Последовавший ответ наверняка показался бы покойному Брорроку неприличным.
— Ну, так в чем дело? — повторил он.
— Ни в чем. Ведь я много раз хотела тебе обо всем этом рассказать, а ты все время меня избегаешь. Что ты вообще обо мне знаешь? — повторила она. — Да ничего. О том, что я ношу в себе Рубин? Даже Мевев знает больше тебя. То ты мне говоришь: «Хочу наконец понять, что с тобой происходит, Риди», то кричишь на меня, что я могла бы сдержаться и не делать при тебе того или иного. Так, как сейчас. Я достаю грудь и показываю тебе… настоящие чудеса, которые сама не вполне понимаю, а ты чуть ли не возмущаешься. Ты что, дитя малое? Я тебе для забавы это показываю? Забаву я себе устрою со своими парнями, а от тебя жду чего-то другого. Совета. Ибо похоже на то, что я ношу в груди эликсир здоровья, может, теперь он всегда будет при мне, и что? Глупо и смешно, знаю. Но для тебя из этого ничего не следует? — спрашивала она. — Ибо для глупой Риди следует лишь то, что раз после этого выздоровела смертельно раненная воительница, то, может, и впрямь стоит выдоить меня, как корову, и отвезти несколько жбанов на Агары, для каких-нибудь маленьких дохляков, которым не поможет ни один медик и ни одна бабка-знахарка. Пусть несколько настоящих, живых ребятишек еще побегут собирать землянику… Но ты можешь самое большее сказать: «Я видел, хватит, убери!» Чего ты, собственно, хочешь? Мне все тебе подробно объяснять или нет?
Раладан ее не прерывал. Она вылила на него все свои обиды и во многом, увы, была права. Ему хотелось держаться как можно дальше от… склонностей и способностей своей приемной дочери. Полтора десятка лет он упрямо пытался совершить невозможное; понять ее проблемы, принципы сосуществования с Рубином, понять ее — но издали, на расстоянии.
А что касается детей… С немалой заботой она сумела отделить их от идущих под нож родителей, не видя никакого противоречия в том, чтобы любить детей и при этом делать их сиротами. Ему не хотелось размышлять над такими глупостями, как фантазии Ридареты-целительницы.
Вместо этого он вдруг спросил о том, о чем ему никогда не хотелось спрашивать… Получилось само собой:
— Почему ты не помогла Алиде?
Немного помолчав, она пнула миску с остатками мяса так, что та упала ему на колени.
— Сейчас врежу тебе по морде, — сказала она. — А ты хоть раз попросил? Спрашивал? Я пробовала! Едва не сдохла… Заткнуть дыры и склеить кости — совсем другое дело, это даже военный хирург может. Но она была больна, без сознания… Я даже не знаю, что с ней, собственно, было. Может, если бы я раньше вернулась на Агары… Хотя бы на несколько дней раньше, когда она еще могла говорить… Может, сейчас я сумела бы ей помочь… но тогда… я не умела… — сбивчиво объясняла она.
— Я не знал.
— Ты никогда ни о чем не знаешь. Делара, — сухо сказала она. — Я говорила о Деларе. Собственно, это не я про все помню, только сука, — пояснила она, подтвердив то, о чем раньше подумал он сам. — Ибо это она когда-то командовала Деларой. Я знаю обо всем, что тогда случилось, и потому сегодня так умничаю.
Ему стало ясно, откуда взялись обширные познания Ридареты.
— До сих пор не могу кое-чего понять. Я принес тебе Шар Ферена, и ты едва не сгорела…
— Рубин, — прервала она его.
— Гм… да. И Рубин едва не сжег всю крепость. А теперь ты спасла нечто… кого-то, являющегося символом Ферена…
— Шары и Рубины — это совсем другое, чем три сестры и Ридарета. Это предметы, а сестры и я — нет. Мы мыслим и решаем. Раз в много сотен лет, — объясняла она, — появляется живой и мыслящий символ Ферена. И впервые появился тот, кто является живым Рубином. Почти.
— И что теперь с Деларой? — спросил он.
— Выздоровеет. Я приказала ей убить Сейлу, Анессу…
— Первую Жемчужину королевы Дартана? — Раладан в очередной раз начал задумываться, не пострадал ли разум Ридареты, хотя бы во время внезапных «воспоминаний» о случившихся столетия назад событиях.