Он сидел на кровати, глядя на стоящую перед ним невольницу.
— Пока что тебе ничто не угрожает. Можешь снять вуаль с лица, это неудобно, — сказал он, просто чтобы хоть что-то сказать. — Мне нравится твоя улыбка, прекрасная Жемчужина.
— Но ты ее больше никогда не увидишь, господин.
— Что это значит?
— Ничего, ваше высочество… Могу я остаться здесь, пока все не успокоится? Ты никому обо мне не скажешь?
— Даже королеве? Я мог бы… наверное, мог бы сделать так, чтобы она сюда пришла.
— Наверное, да, ваше высочество. А может, и нет.
— Я могу хотя бы попытаться.
— Лучше не стоит.
Что он мог ответить? Жемчужина прекрасно знала, что говорит. Князь Зайчик — и доверительный шепот, интриги? Ее королевское высочество Эзена готова была повернуться к нему, окинуть удивленным взглядом, после чего громко, чтобы все слышали, сказать:
«А что это еще за шепот, ваше королевское высочество? У нас что, есть какие-то тайны? От кого? От наших ближайших домочадцев?»
И тогда он стоял бы в тишине, среди пятидесяти «ближайших домочадцев», которые выжидающе смотрели бы на него, пытаясь сдержать улыбки.
— Я предпочла бы подождать, пока ее королевское высочество не останется одна в своей спальне. Если бы ты даже смог вызвать ее сюда, то… лучше, чтобы никто не знал, ваше королевское высочество, что ты вообще меня сегодня видел. Лучше для меня, для тебя, для королевы… Для всех, ваше высочество.
Было совершенно ясно, что Черная Жемчужина права.
— Хорошо, Хайна. Согласен. Но сейчас мне хотелось бы знать, что ты имела в виду насчет улыбки. — Армектанский князь, хоть и мало что знал, отнюдь не был глупцом и умел чувствовать важность момента. — Почему же ты не будешь больше улыбаться?
Какое-то время она молчала. Но ясно было, что на этот раз тему сменить не удастся. Супругу королевы показалось, что прекрасные глаза, видневшиеся сквозь отверстия в шелковой ткани, погасли.
— Почему не буду больше улыбаться? По многим разным причинам, но первая такова, что мне просто нечем, ваше высочество, — медленно проговорила она, пытаясь владеть собственным голосом, но ей это удалось не до конца. — От моего лица осталось только то, что ты видишь… Глаза, князь. У меня больше нет щек, подбородка… — Недоговорив, она глубоко вздохнула и слегка невнятно закончила: — Там только шрамы, рубцы… уродство…
Подняв руку, она двумя короткими движениями собрала слезы с нижних ресниц, впитавшиеся в черный шелк. Авенор потрясенно молчал.
— Не проси меня показать, — попросила она. — Запомни меня такой, какой… какая я была…
Она снова не договорила.
— Ты что, с ума сошла, девочка? Не могу поверить… — прошептал он, глядя на мягкий шелк черной маски. — Что ты говоришь, Хайна? Тебя ранили в каком-то сражении? Но ведь есть прекрасные заживляющие бальзамы, какие-то мази… Королева позовет лучших медиков королевства, может, даже самых лучших в Шерере! Все это заживет, а несколько небольших шрамов на лице воительницы… если даже они не исчезнут до конца…
Он наверняка говорил то, что думал. Для армектанца военная памятка на лице — даже на лице женщины — редко была чем-то отталкивающим. Даже напротив — достойный похвалы шрам позволял увидеть красоту во всей ее полноте, примерно как… пробивающаяся на мужском лице щетина… Свежие мальчишеские щеки наверняка были красивы, но щеки мужчины, пусть и шершавые, потемневшие, свидетельствовали о зрелой красоте. И точно так же — военные отметины. Смотревшая на поля сражений армектанская Арилора — госпожа война, но также и госпожа смерти — не отличалась гладким лицом. Гладких лиц не имели даже статуи воинов и воительниц, охранявшие ворота императорского дворца в Кирлане.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, ваше высочество, — сказала она уже спокойнее. — Спасибо тебе… но не будем больше об этом.
В соседней комнате открылась дверь. Чей-то женский голос спросил:
— Ваше королевское высочество?
Авенор молча показал Хайне на кровать, на которой сидел. Она тут же легла на пол и ловко под нее заползла.
— Ваше королевское высочество? — снова послышался голос.
— Я тут, — ответил тот, выходя с маленьким дорожным свитком в руке в дневную комнату; многие армектанские произведения публиковались именно в таком виде, легком и удобном для употребления. — Зачитался… В чем дело?