— Никто не добирался?! Ну, до вина?!
Мевев пожал плечами.
— До твоего вина? Совсем глупая? — спросил он.
— Ну тогда пошли пить!
Все как раз ревели припев, и приглашение потонуло во всеобщем шуме, но Мевев понял, поскольку кивнул и направился к кувшинам. Ехавшая на плече бородача капитанша врезалась лбом в дверной косяк, но не упала, поскольку «конь» держал ее за ноги чуть ниже колен, лишь откинулась назад, после чего снова выпрямилась и рявкнула на своих собравшихся в зале парней, которые только теперь заметили прибытие капитанши. Дикий рев возвестил миру о том, как сильно они ее любят. Вскочив с мест, моряки почти одновременно опрокинули кружки, выкрикивая здравицы в ее честь. Однако сюрприз был еще впереди: оказавшись посреди зала, Слепая Риди в одно мгновение промокла насквозь, облитая превосходным вином из опрокинутой над ее головой бочки. В низких помещениях таверны висящую под кровлей бочку наверняка бы заметили, и шутка удалась лишь потому, что не щадившие усилий матросы вырубили в потолке большую дыру и поставили бочку этажом выше. Ошеломленная Тюлениха несколько мгновений не могла перевести дух, после чего начала вопить на чем свет стоит, обещая команде хлеб и воду, карцер, протяжку под килем, украшенные висельниками реи и все такое прочее. Мокрый, как и она, рыжий посадил ее на ближайший стол, шлепая ногами по мелкому морю разлитого вина. В таверну набивались пирующие с улицы, привлеченные взрывом радости, по сравнению с которым залпы бортовых орудий «Трупа» звучали совершенно невинно. Обычно не склонный к веселью Мевев, который о подготовленном сюрпризе знал, посмеивался себе под нос, слушая брань капитанши; за свою шкуру он был спокоен, поскольку Риди понимала толк в шутках. Она умела гневаться на команду, и каждый виноватый действительно предпочитал прыгнуть за борт, чем дожидаться наказания, которое назначит ему капитанша. Но ни за какую шутку она никого никогда не наказала. Как это обычно бывает, какой-то способный матрос, слушая обещания капитанши, в мгновение ока сложил их вместе, и из угла, перекрывая смех, поплыли первые строчки песни, начинавшейся со слов:
Обладавший мощным голосом певец демонстративно и удачно, а потому невероятно смешно имитировал акцент, подражая «ее высочеству капитанше». Слыша это, выжимавшая косу Тюлениха была уже просто не в состоянии гневаться. На голове у нее росла шишка, набитая о дверной косяк, и кто-то заботливо приложил к ней холодное железо. Ридарета рассмеялась. У ее великолепных парней голова на плечах все же имелась; шутки шутками, но они хорошо подготовились к возможным последствиям и сразу же принесли сухие вещи — впрочем, ее собственные, выкраденные из сундука на корабле. «Я вам всем!..» — ревела новый куплет полная счастья команда. Плачущая от смеха Риди стащила с себя пропитавшуюся вином одежду, после чего отхлестала ближайших к ней матросов мокрой тряпкой по головам и спинам, чем вызвала очередной взрыв энтузиазма и создала вокруг невозможную толкотню — ведь получить свою порцию хотел каждый! Ее кожаные сапоги, потемневшие от влаги, послужили отличной посудой для пива — все вырывали их друг у друга из рук. Новых она не получила, но босиком было значительно удобнее; вопя изо всех сил, Тюлениха Риди в просторной белой рубахе с мокрыми тряпками в руках прыгала со стола на стол, хлеща ими своих пиратов. Две кружки выпитой водки уже успели ударить ей в голову, и она с немалым трудом пыталась натянуть сухие портки, прыгая на одной ноге, шатаясь и вертясь на столе к неизбывному веселью команды — шум в зале был просто невыносимым. «Я вам всем!..» — завывали пятьдесят глоток. К ней триумфально несли хозяина таверны, покрасневшего и перепуганного. Неожиданно он оказался на коленях прекрасной Риди, которая, сидя на столе, не раздумывая крепко прижала его к себе, поцеловала в лоб, а затем трогательно угостила извлеченной из-под рубашки грудью. Немолодой уже сосунок, остолбенев и вытаращив глаза, позволил впихнуть себе в рот большой сосок и лишь мгновение спустя начал брыкаться среди падающих со смеху ревущих моряков, многие из которых были слишком пьяны и сами уже не знали, что кричат. Раздраженная кормилица дала малышу шлепка под зад, погрозила пальцем, а потом столкнула с колен на залитый вином пол, крича: «Пошел прочь, мамочка тебя больше не любит!» Нелюбимого едва не растоптали; с огромным трудом ему удалось отползти к стене. Взамен из угла комнаты, передаваемый из рук в руки, к мамочке спешил полный кувшин. Еще два попали к Мевеву и второму помощнику, хилому, но весьма ученому дартанцу по имени Сайл — он умел писать и знал целых три языка. Слепая Риди что-то крикнула и завизжала — визжать она могла столь пронзительно, что болели уши, а корабельные орудия, как клялись матросы с «Гнилого трупа», выстреливали сами. Шатаясь, она встала на стол, поднесла сосуд к губам и начала пить — а пить она была способна как никто другой, поскольку никому другому не удалось бы сколь угодно долго задерживать дыхание. Смех смолкал, становилось все тише, кто-то сказал: «Буль… буль…», и в следующее мгновение все хором сосредоточенно повторяли при каждом глотке: «Буль… буль… буль…»