Несчастная, прикусив обведенные кривыми шрамами губы, не смогла сдержать слез обиды и унижения, ибо у выглядевшей так женщины не было более сокровенной тайны и она не могла стыдиться чего-либо больше, чем своего незаслуженного уродства. Не считая королевы, Мольдорн был первым и последним человеком, который видел ее обезображенное лицо. Дрожащей рукой она потянулась к вуали.
— Нет, погоди… Кеса могла, но не хотела, и наверняка ты ей это простишь. Готах не может. Но я… — Он коснулся ее лица, после чего сильно провел рукой, словно стирая или собирая что-то пальцами. — Я всего лишь мужчина, от моей жизни осталось несколько недель, и мне не нужно быть красивым, Черная Жемчужина.
Она не могла вымолвить ни слова, глядя, как щеки посланника покрываются страшными шрамами, меняясь на глазах… Она знала рисунок этих шрамов! Сдавленно вскрикнув, она прижала ладони к лицу и не почувствовала под пальцами ничего… Остался лишь один заметный шрам, на самом краю щеки, почти закрытый волосами — в том месте, где носил собственное уродливое пятно посланник… Она быстро повернулась к окну, стекло которого превратилось в зеркало, поскольку снаружи была ночь. На нее смотрело обычное человеческое лицо, вовсе не отталкивающее, лишь отмеченное неприятной памятью о встречах со сталью на полях сражений.
Одно дело — шрам на симпатичном женском лице, но совсем другое — чудовищная маска, от которой каждый в ужасе отвел бы взгляд. Черная Жемчужина королевы не верила своим глазам и боялась вздохнуть, чтобы не спугнуть… не потерять… Не пропустить ни одного мгновения сна о том, что к ней вернулся ее прежний облик.
Пробормотав что-то бессвязное, она бросилась старику в ноги. Но он, хоть и довольно неуклюже, присел на пол рядом с ней.
— Большего я сделать не могу, а даже если бы и мог, то неизвестно, что бы из этого вышло… Во всем должно сохраняться некое равновесие. Не плачь, девочка. Из-за одной женщины я когда-то возненавидел всех и… наверняка несправедливо. Как звучал тот приказ? «Салют воину!» Первое бескорыстное доброе слово, которое нашлось у кого-либо для меня… когда-либо… Я буду шептать его, умирая. Ты ничего мне не должна. Ничего.
Лишенные ресниц веки не могли скрыть влажного блеска в глазах. Посланник поспешно накинул капюшон, поскольку его голова со страшно изуродованным лицом уже перестала напоминать часть человеческого тела. И ушел, оставив у стены потрясенную девушку, к которой неуверенно приближался один из стражников, обеспокоенный видом сидевшей на полу Жемчужины, которая, однако, не звала солдат, не кричала… значит, ничего плохого с ней, похоже, не случилось. Зато могло случиться с ним, поскольку он без приказа оставил пост, а с такими делами не шутили.
— Жемчужина?
Простой гвардеец был награжден первой — хотя и мокрой от слез счастья и радости — улыбкой, которую кто-либо видел на лице Черной Жемчужины со времен приморского сражения. Она смеялась и плакала, протягивая к нему руки, и в конце концов, поставив оружие к стене, он неуверенно и смущенно поднял ее с пола и обнял.
Мольдорн-посланник покинул дворец на следующее утро, никого не спрашивая, ни перед кем не оправдываясь и не поблагодарив королеву за гостеприимство. Готах нашел в его комнате стопку покрытых математическими записями страниц и письмо:
Готах!
Знаю, что из математических заключений для тебя мало что следует, так что прими мой краткий к ним комментарий. Если тебе доведется еще когда-нибудь встретить математика Шерни, в чем я, увы, отнюдь не уверен, можешь попросить его подтвердить то, что я пишу сейчас для тебя. Думаю, однако, что ты поверишь моим словам.
Упала Темная Полоса, о чем ты знаешь, а убыль, понесенная сущностью Шерни, уравновесилась не за счет понижения потенциала Светлых Полос или исключения какой-либо из них. На этот раз Шернь не стала ни от чего избавляться для сохранения равновесия, даже напротив. Легче всего ускользает от нас очевидное, ибо, как говорится, темнее всего в круге света; поэтому я немного жалею, что не вижу сейчас твоего лица. Но у меня самого наверняка был такой же вид, когда Йольмен начал излагать мне свои выводы. Те густо исписанные страницы, которые я тебе оставляю, — наше совместное со стариком творение. Хотя бы раз мы действительно были нужны друг другу; Йольмену никогда не хватало интуиции, зато Мольдорну — упорства и трудолюбия. Когда-то я не умел ценить пользу, которую приносит совместная работа.
Готах, Рубин Дочери Молний — теперь символ ничего. Там, где были две Отвергнутые Полосы, зависимые друг от друга, осталась одна: вторую Шернь забрала на место утраченной. Мне ничего не известно о каком-либо Гееркото, который был бы символом той последней Полосы вне Шерни; нечто подобное должно было появиться, но оно наверняка не живое, так что никак не может угрожать символу Ферет. Княжна Риолата Ридарета — преступница, которая должна ответить за свои преступления, но ученых Шерни она может интересовать лишь как единственный на свете Темный Брошенный Предмет, который ни для чего не служит и потому будет медленно распадаться, как и все описанные в Книге всего Предметы, для которых в результате Первой войны сил не нашлось соответствия в Полосах Шерни. Процесс этого распада до определенной степени можно предвидеть на основе известных аналогий, так что я описал его до момента, после которого количество неизвестных и переменных начинает возрастать по экспоненте — за этой границей уже трудно говорить о математическом доказательстве, допускающем некоторый процент ошибки. Это уже чистые догадки, относящиеся скорее к твоей области, а не к моей. Выражаясь языком слов, а не чисел, могу сказать лишь, что процесс этого распада будет неравномерным, притом достаточно медленным, как всегда бывает в случае Предметов, символизирующих больше чем одну Полосу. Речь идет о временном горизонте, от которого нас отделяет от тысячи двухсот до тысячи шестисот лет. При этом следует предполагать, что Рубин Риолата распадется значительно быстрее, особенно если поддержание его необычной телесной оболочки и дальше будет требовать столь повышенной активности. Здесь я напомню, что поддержание Рубинов, впрочем, как и всех Предметов, в обычной для них форме и состоянии требует нулевой активности. Полагаю, что прекрасная Ридарета прикончит Риолату за сто или двести лет, хотя не смогу подтвердить это математическим доказательством, поскольку у меня слишком мало исходных данных, таких хотя бы, как нынешний потенциал этого конкретного Гееркото, зато слишком много неизвестных, связанных с его дальнейшей, скажем так, эксплуатацией.