В любом случае, это было приятнее, чем задыхаться от едкого дыма.
В следующем селении, до которого было не больше мили, она обнаружила, что все жители попрятались по домам; похоже, сбежали лишь немногие. Ей казалась отвратительной покорность, с которой эти существа принимали свою судьбу. Она не сомневалась, что даже самый худший из моряков ее команды в ситуации, когда нечего терять, ждал бы за стеной какого-нибудь дома с топором, веслом или заостренным колом и, умирая, забрал бы с собой по крайней мере одного преследователя. Во всяком случае, она бы поступила именно так.
Но эти рыбоеды не умели ничего, кроме как рыдать и плакать.
Вопли и плач становились громче по мере того, как моряки врывались в очередные дома и выволакивали селян наружу. Ридарета свернула в сторону и вошла в стоявшую слегка на отшибе хижину — по какой-то причине ее внимание привлек столб с деревянным колышком для подвешивания сетей. Шагнув через порог, она увидела перед собой тесно сбившихся в кучу людей. Послышался короткий испуганный возглас.
В хижине царил полумрак. Прошло немало времени, прежде чем княжна заметила, что стоявшая в середине женщина беременна. К ее ногам жались мальчики лет пяти-шести, рядом застыли двое молодых мужчин, очень похожих друг на друга — видимо, братья.
— На улицу, мразь, — сказала она, переводя взгляд на очаг. — Прежде чем уйдешь, подожги хижину, — приказала она одному из мужчин.
Она повернулась… но не вышла.
Через открытую дверь виднелся столб для просушки сетей.
Снова повернувшись, она еще раз медленно обвела взглядом хижину. Жители дома не могли выйти, поскольку она преграждала путь к двери.
Взгляд ее остановился на лице того из мужчин, что повыше.
— Старый дед… он уже не мог ходить… — сказала она. — Женщина и мужчина… и пятеро детей, двое мальчиков и три девочки… Они жили в этом доме. Много лет назад, пятнадцать… а может, двадцать…
Ошеломленные от страха рыбаки молчали.
Ридарета отошла на два шага назад и села на табурет у стены.
— Там, перед домом… — проговорила она сдавленным голосом, едва слышным на фоне доносившихся снаружи воплей, — стоят столбы для просушки сетей… На одном из этих столбов висела девушка в колодках, говорили, будто она пиратка… Сперва ее держали здесь, в этой хижине, потом она висела на столбе, потом сидела под этим столбом… Ее поймал гончий пес трибунала, некий худой урядник. Он тоже здесь жил. Кто-нибудь о том… помнит?
До мужчин начало доходить, что их о чем-то спрашивают.
А надежда могла зародиться даже на самой бесплодной почве.
— Пиратка? Я… Брат тоже, госпожа, мы… помним. Так и было, да. Так, как ваше благородие сказала.
— И однажды ночью та девушка исчезла, а урядник вместе с ней. Помните?
Мужчины кивнули.
Риди неожиданно вскочила и выбежала из дома.
— Гарда! Гарда-а-а!!!
Ее услышал какой-то моряк и заорал еще громче. Вскоре несколько детин уже что есть духу мчались к своему капитану.
— Стоять перед дверью! Этот дом не трогать!
Она вернулась в хижину.
— Тот старый дед, который не мог ходить, — сказала она. — Он как-то раз назвал меня «дочка». Женщина давала мне еду.
— Дедушка давно умер, — сказал мужчина и неожиданно потер щеки — вряд ли сожалея об умершем. — А матушка и отец недавно. Я взял… взял себе жену, а это, госпожа, это мой брат.
— Те дети, те мальчики, которые тогда… Это вы?
— Да, госпожа.
Она сняла повязку с выбитого глаза.
— Я тогда была такая? Я вас помню. Где ваши сестры?
— Старшие в Ахелии прислугой работают… жизнь у них хорошая. Третья вышла замуж и теперь… наверное… — Мужчина замолчал и внезапным неловким движением снова потер щеки. — Да…
Его «да» прозвучало как «что случилось, то случилось».
— Иди же! Жену и детей ты уже спас, — сказала она. — Ну?! Чего ты ждешь, дурак, беги с братом и спасай сестру, может, успеешь! Гарда! Вы двое за ними, делайте все, что они скажут! Кто станет на пути, того по башке! Ну, быстрее!