Он мягко поцеловал ее — лопнувшие губы дрожали от боли. Он чувствовал ее легкое дыхание, едва заметный запах крови и волос, прядь которых попала в рот, видел вблизи длинные ресницы на опущенном веке. Мягко, самым кончиком языка она с собачьей преданностью лизнула его в щеку, у самого уголка рта. Она обнимала его за плечи и спину, неуверенно и слегка робко, чего он не ожидал. Из-под закрытого века скатилась к виску маленькая слеза.
Он поцеловал эту слезу.
Осторожно взяв девушку на руки — ибо она была для него девушкой, неважно, сколько ей было на самом деле лет, — он уложил ее на постель. Найдя немного воды и чистую тряпицу, он осторожно обтер рассеченные губы, легкими прикосновениями смывая кровь. Ей стало больно; он снова увидел крошечную слезу — и снова ее поцеловал.
Капитан «Колыбели» прожил на свете целых сорок два года, прежде чем узнал, что кое о чем не имеет совершенно никакого понятия.
Раладана не было, он поехал по какому-то делу в Арбу и должен был вернуться только завтра. Китара это и обеспокоило, и обрадовало; Ридарета только обрадовалась.
— Не радуйся, — сказал он. — В любом случае, на «Колыбели» ты больше не останешься.
— Я тебе надоела?
— Как зараза.
Она погрустнела — совершенно искренне. Он взял ее за волосы по обеим сторонам головы.
— Здесь один капитан, и так будет всегда, Рида. Мы ведь договорились.
— Угу.
— Ну тогда собирайся.
Какая одежда могла скрыть облик одноглазой женщины, лицо которой знал каждый житель Ахелии? Китар долго думал, но ничего не придумал. Даже посреди ночи ее узнали бы стражники.
Поэтому Риди упаковали в сундук и принесли в качестве подарка для князя.
Командовавший гарнизоном крепости офицер, исключительно тупой солдафон-службист, не смог решить, можно ли внести во дворец большой ящик, о содержимом которого он ничего не знал. К Китару вышла первая невольница дома, очень красивая, хотя уже и не молоденькая, жемчужинка по имени Ласена. Армектанец отозвал ее в сторону и без обиняков объяснил, в чем дело. Он вовсе не был простаком, считавшим, будто невольник — это кто-то вроде разумной собаки. Собака стояла намного выше; она была животным, в то время как невольник всего лишь разумной вещью — тем не менее вещью исключительной, поскольку если князь Раладан доверил подобной вещи править домом, это означало, что он сделал ее своими ушами, ртом, руками и ногами, а внутри ее работал его, Раладана, собственный разум. Все, что делала невольница, представлявшая своего хозяина, относилось на его счет. Он мог без каких-либо причин зажарить ее живьем, разделать и бросить остатки в корыто для свиней — но должен был отвечать за все ее действия.
Однако это работало в обе стороны. Китар разговаривал с Ласеной в точности так, как говорил бы с Раладаном, жемчужинка же взвешивала каждый ответ, сперва трижды подумав, что сказал бы ее хозяин. Ее собственные чувства и желания не имели никакого значения.
— Хорошо, ваше благородие, я велю показать дорогу в покои ее княжеского высочества. Выпустите ее из этого… ящика, а остальным я займусь сама.
Так и сделали.
Раладан, вопреки обещанию, вернулся поздно вечером. Конь у него был неплохой, но князь никогда не считался хорошим всадником и потому насилу слез с седла. Обменявшись несколькими словами с солдатами, приехавшими вместе с ним — с собой он их взял скорее за компанию, чем по каким-либо иным причинам, — он на негнущихся ногах вошел в крепость-дворец. Крутые ступени внушали ему откровенный страх, но по воздуху он попасть наверх не мог. На середине лестницы он наткнулся на идущую навстречу Ласену.
— Подожди, господин, — сказала она.
Вскоре он уже стоял в дверях комнаты, где столь недавно и вместе с тем давно показывал дочери Шар Ферена.
Ридарета сидела на своем любимом месте перед зеркалом, но не смотрела в него. Она услышала, как открылась дверь. Раладан увидел распухшие, покрытые свежими струпьями губы и неприятный синяк на щеке.
Сперва оба молчали.
— Ничего тут не изменилось, — сказала она негромко и слегка невнятно, возможно, из-за опухших губ. — Кровать, постель… зеркало, а в сундуках мои платья. Я ведь должна была никогда больше не вернуться на Агары?
Раладан покачал головой.
— Что с тобой случилось? — спросил он.
Она поняла, что он имеет в виду.
— Не знаю. В самом деле не знаю. Ударилась… неважно. И не заживает со вчерашнего вечера. Так… — Кончиками пальцев она коснулась струпа на губе. — Так, ничего.
— После того, что с тобой сделали, — сказал он, поскольку умел распознавать следы побоев, — обычная женщина неделю выглядит как… В общем, плохо.