— О чем спорите, братья-вояки? — Чех подошел незаметно и присел рядом, держа в руке дымящийся котелок. — Чай будете?
От предложения никто не отказался. Подпоручик вручил каждому по жестяной солдатской кружке, отчего оба почувствовали себя почти уютно. Правда, чай показался с первого взгляда каким-то подозрительным, но выбирать не приходилось. Степа храбро глотнул и тут же замер с открытым ртом.
— Аг-х-х… — Это чего, чай?
Арцеулов, подносивший кружку ко рту, на всякий случай решил подождать.
Чех рассмеялся, храбро хлебнув прямо из котелка:
— Смелее, братья-вояки. Это монгольский чай. Он зеленый, с солью, мукой и бараньим жиром.
Звучало не очень обнадеживающе, но в конце концов обе кружки были опустошены, а храбрый Степа попросил добавки. Пить, в общем-то было можно, хотя на чай это варево походило менее всего…
Вскоре прозвучал приказ, и конники стали собираться. Между тем Арцеулов, воспользовавшись тем, что задумавшийся Степа перестал обращать на него внимание, уже несколько раз пробовал посмотреть на все происходящее по-своему, через прищуренные веки. Но ничего не выходило. Лишь однажды показалось, что он видит вместо долины ровную степь — или пустыню, — а вдали возвышается огромная, странной формы скала. Капитан нагнулся и взял в руку несколько вывороченных грудок серой сухой земли. Земля на ощупь была самой обыкновенной, но сжав ее в руке, Ростислав на миг почувствовал что-то иное — словно вместо твердых земляных комков он сжимает в ладони горсть просыпающегося сквозь пальцы холодного песка…
Перед тем, как тронуться с места, Арцеулов, не утерпев, посоветовал Степе разок поглядеть вокруг сквозь полуприкрытые веки. Косухин лишь покрутил головой, восприняв слова капитана, как результат контузии.
Отряд уже стоял наготове, ожидая команды, когда Джор-баши внезапно привстал на стременах, прислушиваясь к чему-то, что-то сказал ближайшим всадниками, а после подозвал к себе чеха. Они проговорили не дольше минуты, а затем подпоручик подъехал к Арцеулову:
— Джор-баши велел передать, что по дороге нас попытаются задержать. Если будет бой — держитесь сзади, ведь у вас нет оружия.
— Так дайте нам винтари, чердынь-калуга! — вмешался Степа. — Мы чего, стрелять не умеем?
— Командир Джор отвечает за вас. Не спеши, брат-вояк! Еще успеешь пострелять…
Джор-баши крикнул, взмахнул камчой, и отряд тронулся с места. Арцеулов, оказавшийся между чехом и Степой, устроился поудобнее в седле и прикрыл глаза.
…В глаза ударило что-то желтое, и Ростислав понял, что видит песчаный бархан. Он был совсем рядом, прямо под копытами коня, но они уже плыли по воздуху, и лишь изредка подковы касались песчаной вершины. Отряд поднялся выше, барханы — и этот, и соседний — стали уменьшаться, сливаясь с бесконечным желтым пространством. Капитану показалось, что чем выше отряд уходил в небо, тем больше становились всадники, словно вырастая на глазах.
…Его окликнул чех. Капитан, открыв глаза, убедился, что они едут все той же долиной, уходящей все дальше на юг. Гора, прежде закрывавшая путь, исчезла без следа.
— Не засни, брат-вояк! — повторил чех. — С коня упадешь!
Арцеулов кивнул и вдруг представил себе, как падает с коня, но не на близкую серую землю, а в голубой океан над мертвой желтой пустыней.
— А что, подпоручик? Долго падать?
Чех взглянул ему прямо в глаза, и Арцеулову на миг стало страшно от этого пристального немигающего взгляда.
— Ты же все понимаешь, брат-вояк, — чех говорил без улыбки, твердо и даже сурово. — Не сходи с коня, пока не скажет командир Джор…
Арцеулов и не думал спорить. Того, что он увидел и узнал, было вполне достаточно для первого раза.
Косухин не забирался мыслями так далеко. Он прикидывал, где бы раздобыть оружие, дабы не оказаться у стен загадочного монастыря беззащитным, а заодно, что им — вместе с Наташей, если повезет — делать дальше. Тут наступала полнейшая неясность, и Степа лишний раз обругал себя за недостаточный интерес к географии, а заодно к лекциям о международном положении в странах зарубежной Азии.
О таинственной двери он заставил себя не думать. Вместо этого Степа стал мысленно составлять докладную руководителю Сиббюро товарищу Смирнову. Докладная получилась безразмерная, а разделы о «Мономахе» выходили вообще какими-то несуразными.
О Венцлаве Косухин решил ничего не писать и даже не говорить до того момента, пока лично не прибудет в Столицу и не попадет на прием к товарищу Троцкому. Мелькнула мысль пробиться к самому Вождю, но Степа отогнал ее — даже в мыслях он не решался беспокоить того, кто на своих плечах несет всю неимоверную тяжесть Мировой Революции.
Выстрелы ударили неожиданно. Арцеулов и Степа успели лишь вскинуться, всматриваясь вперед, а всадники, следуя неслышной команде, уже перестраивались, прикрывая капитана и красного командира от тех, кто поджидал в засаде…
…Их было не менее полусотни — оборванных, в грязных халатах, зато с новенькими английскими винтовками. Большинство заняли позиции за камнями у одного из склонов, а некоторые, наиболее смелые, расположились прямо на дороге, стреляя с колена. Пули свистели совсем рядом, но пока пролетали мимо.
— Эх, винтарь бы!.. — Степа даже закусил губу, чувствуя свое бессилие. Отсиживаться за чужими спинами красный командир Косухин не любил и никогда себе не позволял. Но делать было нечего, и Степа сжался в седле, затравленно поглядывая по сторонам.
Арцеулов даже не удивился. Он ждал чего-то подобного. Отряд сбавил ход, перестраиваясь из колонны в лаву, и Ростислав прикрыл глаза…
…Пустыня кончилась. Перед ними была гигантская горная цепь. Громадные черные пики, голые, с пятнами снега по бокам, были совсем рядом, а чуть дальше, у горизонта, почти до самого небосвода высились неимоверной высоты вершины, затянутые белесым туманом. Никаких бандитов в рваных халатах — на краю скал ровной цепью стояли черные фигуры с какими-то странными головами, размахивая в воздухе чем-то вроде длинных изогнутых мечей. Ростислав всмотрелся и невольно вздрогнул — это были не люди. На них не было одежды, вместо пальцев торчали суставчатые отростки с кривыми черными когтями, пасти скалились многозубой ухмылкой, а головы казались странными потому, что подобные украшения на лбу полагалось иметь только тем, кого не велено поминать в церкви. Правда, на чертей нелюди тоже не походили — рога были длинные, изогнутые, словно у виденных на иллюстрациях к Брэму индийских буйволов.