Выйдя из чулана в холл, я услышал сдавленный плач. Это была Анна. Но звук доносился не снаружи. Она находилась наверху, в спальне.
— Помогите мне... Нет... Мартин!
Кто-то туда к ней проник. В ужасе я оглянулся по сторонам, ища клюшку. Но тут, только что вспомнив о том, что я поставил ее на место, в стойку для зонтиков, я вновь услышал голос Анны. И вдруг осознал, что там с ней никого не было: она разговаривала по телефону.
Я осветил фонарем столик в холле. Параллельный аппарат был здесь, полузаваленный всякой рухлядью. Я отшвырнул ее в сторону и взял трубку.
— Алло, алло... Доктор Сомервиль! — Телефон у нас устроен так, что теперь нам было слышно друг друга, но никак не кого-то третьего. — О Господи, ничего не слышно... Нет, пожалуйста... Доктор Сомервиль, ничего не слышно. Он перерезал провод...
— Это я, Анна, — вмешался я в ее монолог. — С тобой все и порядке? Только не волнуйся, малышка. Я сейчас поднимусь. У нас короткое замыкание.
Я услышал, как она издала отчаянный вопль, а затем бросила трубку.
Я помчался по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.
— Анна! Ты здесь? С тобой все в порядке? — Дверь в спальню была заперта. — Поговори со мной, Анна.
Я крутил и дергал ручку, я принялся молотить кулаками по двери, но Анна ничего не отвечала. Я перебежал через лестничную площадку и рванул дверь в ванную. Она тоже была заперта. Я вернулся и посветил фонарем в щель под дверью в спальню. Я принялся водить лучом туда и сюда.
— Анна, что происходит? — Сейчас мне было слышно, как она тихо и жалобно плачет. — Почему ты заперлась? Все в порядке, малышка, не о чем беспокоиться. Ну, короткое замыкание — подумаешь, великое дело! Послушай, впусти-ка меня.
Я вновь схватился за дверную ручку. Затем услышал, как Анна вплотную подошла к двери с противоположной стороны. Низким, каркающим, едва узнаваемым голосом она прошептала:
— Держись подальше.
— Не глупи, малышка, открой дверь. Тут холодно!
— Убирайся, Мартин, или я вызову... Я ведь знаю, что ты затеял. Ты просишь меня открыть дверь, чтобы зарезать меня. Точь-в-точь как ты зарезал собак. Ты хочешь зарезать меня и положить меня в коробку! Теперь меня!
— Малышка, приди в себя! Ты сама не понимаешь, что ты сейчас говоришь. Ты связалась с этим мудаком Сомервилем, и он внушил тебе всю эту психологическую херню, которую он вечно несет.
— Дело не в этом, Мартин. Я ведь сама видела.
— Ты сама видела? Что же ты видела? О чем ты говоришь?
— Я видела, что ты написал на зеркале!.Ее голос перешел в чудовищный крик.
— Но я ничего не писал на зеркале! У тебя просто истерика. А теперь, пожалуйста, успокойся и открой дверь. Будь умницей. Я тебя не обижу. Анна, я люблю тебя.
— Убирайся... не приставай ко мне!
Она отошла от двери. Мгновение спустя я услышал, как она рухнула на постель и истерически зарыдала.
— Я никуда отсюда не уйду, пока ты не образумишься и не позволишь мне войти.
Я выключил фонарь и положил его в карман. Он звякнул, ударившись о что-то металлическое. Ключи!.. Ключи-то по-прежнему были у меня! Их тяжесть, их груз стали мне настолько привычны, что до этой секунды я и не вспоминал о них. А сейчас понял, что прикрепил их к поясу, как только спустился из мансарды, а значит, все это время они находились у меня.
А значит, это не Анна отключила сигнализацию.
Я медленно поднялся на ноги, охваченный теперь уже чувством чудовищной неуверенности. В горле у меня пересохло. И опять забился этот чертов пульс. Из спальни не доносилось ни звука. Анна больше не плакала. Снаружи все еще шел дождь, но он явно уже затихал. Меня начало трясти... Это был тот же самый запах, холодный дьявольский запах, разливавшийся по воздуху и буквально душащий. Густой и грязный. Я почувствовал себя стиснутым, запертым, как будто очутился в пещере и со всех сторон на меня навалилась скала. Во мне заворочался ужас. Я огляделся по сторонам в поисках выхода. Во взвившейся вихрем тьме тени, казалось, скопились и столпились в каждом углу — тени, в любое мгновение способные принять вполне конкретные очертания.
Я выхватил из кармана фонарь, но в спешке и волнении ухитрился уронить его. Нагнувшись за ним и шаря по полу, я нагнулся на холодные влажные следы: что-то здесь было пролито или разбрызгано. Я нашел фонарь, осветил ковер под ногами и увидел цепочки темных следов у обеих дверей в спальню. Я посмотрел, откуда они идут, и обнаружил их на верхней площадке лестницы и в коридоре, ведущем к мансарде.
Внезапно из спальни донесся страшный грохот.
— Что такое? У тебя все в порядке? — После короткой паузы до меня донесся звук тяжелого предмета, перемещаемого но полу. — Ради Бога, Анна, что там происходит?
Мне показалось, что она сдвинула тяжелое бюро и пытается приставить его к двери.
— Ты совсем с ума сошла, Анна! — закричал я. — Стоит мне только захотеть, и я пройду к тебе через ванную. А теперь не валяй дурака и открой дверь!
Она не ответила. Но шум движущихся предметов прекратился, и мне стало слышно, как тяжело она дышит.
— Малышка, пожалуйста! Впусти меня.
Молчание не прервалось. Затем я услышал ее голос, доносившийся издалека — из самой глубины спальни, — но ясный и отчетливый:
— Спаси и помилуй меня, Господи...
— Анна, прекрати!
— Спаси и помилуй...
— Прекрати, Анна!
— Не убоись ни мрака ночного, ни стрелы, трепещущей днем, ни чумы, блуждающей во тьме полуночной, ни смерти, встающей в свете полуденном...
Я заорал на нее из-за запертой двери:
— Анна! Немедленно перестань молоть эту ерунду! Немедленно!
В ответ раздался грохот куда более оглушительный, чем в первый раз. Он сотряс пол у меня под ногами и разнесся по всему дому, отозвавшись стуком дверей и скрипом окон. Только на этот раз загрохотало не в спальне.
Сердце у меня бешено застучало. Я помчался по лестнице, светя фонарем во все стороны. Но ничего не увидел.
Я остановился, вцепившись в лестничные перила.
До меня донесся пронзительный режущий звук, сопровождающийся звоном стекла. Я не понимал, откуда он доносится. Затем глухой и равномерный стук из мансарды.
Шум окружал меня теперь со всех сторон. В моей голове грохотало эхо, отовсюду — с крыши, из-под половиц, из стен — грохотало, гремело, взвизгивало, словно весь дом должен был сию минуту обрушиться.