Черный «линкольн» стоял на VIP-парковке, и это сразу напомнило Эзре о том, что он вновь попал в сферу влияния своего отца. Мори открыл заднюю дверцу.
— Ты не хочешь, чтобы я сел впереди?
— У меня тут столько своего навалено. Садись давай.
Эзра сел на заднее сиденье. На самом деле Мори любил, чтобы было именно так. Мори втиснулся на переднее сиденье, сдвинул в сторону стопку номеров «Daily Racing»[6] и вывел машину из автомобильного хаоса, воцарившегося вблизи аэропорта.
По пути до города Эзра спросил, где проводят вечер его отец и мачеха Кимберли. Он надеялся, что они отбыли на виллу в Палм-Бич.
— Они дома. У них сегодня званый ужин.
Эзре стало тоскливо.
— Кто в гостях?
Мори знал, что перечень гостей у Эзры восторга не вызовет.
— Мэр, — ответил он неохотно. — И еще парочка больших шишек.
— Мы не можем подъехать с черного входа?
Мори взглянул на отражение Эзры в зеркале заднего вида. «Столько времени прошло, — подумал он, — а ничего не изменилось».
— Можно попробовать, но они ждут тебя. Хотят увидеть.
Эзра всегда боялся этого возвращения домой, именно поэтому он и не возвращался столько лет. Последние слова, которыми они обменялись с отцом, были очень грубыми. А теперь, что еще хуже, ему пришлось покинуть Израиль при особых обстоятельствах. Эзра не знал, все ли известно его родственникам о том, что там произошло. Всей истории он не рассказывал никому, но прекрасно знал, что у его отца всегда и везде могли отыскаться свои источники информации. И если Метцгер-старший пока чего-то не знал, то мог узнать в самое ближайшее время.
Потом они с Мори говорили о более нейтральных вещах: о бейсбольной команде «Мете», о том, что происходило в городе, о домоправительнице Гертруде, о поварихе Трине. Когда они подъехали к дому, Мори повел машину по кольцевой подъездной дорожке и остановил у парадного входа.
— Чемоданы можешь оставить в багажнике, — сказал он. — Я пошлю их наверх в грузовом лифте.
— Спасибо, — отозвался Эзра. — Завтра увидимся?
— Только попробуй со мной не повидаться!
Эзра взял картонный тубус. Швейцар был новый, он не узнал Эзру, но зато узнал «линкольн» и Мори, выгружающего чемоданы.
— Я поднимусь в пентхаус, — на всякий случай сообщил швейцару Эзра. — Меня зовут Эзра, я сын мистера Метцгера.
— Позвонить мистеру Метцгеру? — спросил швейцар.
— Нет-нет, не нужно. Он знает, что я приехал.
Потом Эзра поздоровался с лифтером. Этот был знакомый, один из давних работников. Эзра вышел из кабины лифта на верхнем этаже и оказался в просторном мраморном фойе обширных фамильных апартаментов. Хорошо, что он знал, что на ужин приглашен мэр, не то присутствие полицейского повергло бы его в шок. Полисмен сидел в кресле в стиле французского ампира рядом со скульптурой балерины Родена и читал глянцевый журнал.
— Кто вы такой? — осведомился полисмен.
— Я здесь живу, — ответил Эзра и задумался, так ли это.
— Хорошо. Если так, входите.
— Чрезвычайно вам признателен, — сказал Эзра.
Из гостиной доносились звон бокалов и голоса, но Эзра подумал, что если будет ступать тихонько, то все же сумеет незамеченным пробраться по коридорам к своим бывшим комнатам.
— Эзра!
Вот тебе и пробрался незамеченным! Или швейцар все-таки позвонил и сказал про его приезд?
Его мачеха, все ее девяносто восемь фунтов, вышла из гостиной. Черное с серебром платье в обтяжку, трехдюймовые «шпильки», бриллиантово-изумрудное ожерелье (наверняка недавний подарок щедрого отца Эзры).
— Добро пожаловать домой, — проговорила Кимберли и коснулась ладонями (такими же холодными, как бриллианты) щек Эзры. Старательно разыгранная сцена родственных чувств. — Сколько лет, сколько зим.
— Да, — кивнул Эзра. — Немало.
На самом деле он бы и еще повременил.
— Как ты долетел?
— Прекрасно. Просто отлично, спасибо.
— Отец просто умирает, так хочет поскорее тебя увидеть. Ты ведь зайдешь хотя бы поздороваться, правда?
— Конечно. Только душ приму.
— Хорошо. Приходи. Сегодня у нас в гостях мэр.
Эзра знал: Кимберли всю жизнь мечтала о том времени, когда сможет произносить подобные фразы. Когда она подцепила его отца, ее мечта сбылась. Теперь, будучи всего на несколько лет старше своего пасынка, она имела полное право вести себя вот так — напыщенно и властно. До тех пор, конечно, пока старик был ею доволен.