Но Большая Гайре лежала за границей владений графа. Когда-то здесь, у священного источника, собирались на ярмарку племена горцев, но теперь только название селения напоминало о тех далеких полудиких временах.
Джарик проехал по улице между сонными домиками с выбеленными стенами и аккуратными соломенными крышами. Лошадь спотыкалась от усталости, тяжело поводя боками, из-под лоскутков, которыми была обмотана ее уздечка, текла пена. К тому же при каждом шаге раздавалось негромкое звяканье — Джарик догадывался, что разболталась подкова, и понимал, что, если он не найдет кузнеца, лошадь может охрометь. Путешествие пешком пугало его больше гнева графа Морбрита, ведь без лошади ему не уйти далеко.
Завернув за угол, Джарик увидел впереди деревенскую площадь, на которой находился священный источник. Некогда дикие племена совершали тут свои ритуалы, но круг из сланца селяне давно уже разбили и пустили на хозяйственные нужды, его заменил кирпичный лоток. Из лотка вытекала вода, в грязных лужах возле источника плескались домашние утки и свинья, за которой присматривал мальчишка с палкой. Все они уставились на появившегося на площади странного всадника.
Лошадь, почуяв воду, подняла голову, и Джарик натянул поводья. Невесть откуда вынырнувшие дети побежали рядом со стременем, от их возбужденной болтовни у Джарика зазвенело в ушах. Женщина с ведром остановилась в дверях, показывая на него пальцем. Пока усталая лошадь шагала через перекресток, Джарик думал, что, похоже, все жители Большой Гайре бросили работу, чтобы на него поглазеть. Но он так устал, что ему было все равно. Лошадь прошла по луже, разгоняя птиц. Свинья, хрюкнув, поднялась на ноги, а Джарик отпустил поводья и позволил лошади сунуть морду в лоток с водой.
— Смотрите, он босой! — воскликнул свинопас, остальные дети захихикали.
Джарик вздохнул, завидуя их беззаботности. Раньше он присоединился бы к общему смеху, но сейчас в его груди подобно свежей ране пульсировало заклятие Анскиере, и он даже не улыбнулся.
За источником Джарик увидел крытый дранкой дом, с фронтона которого свисала на цепях доска; выцветшие буквы на ней возвещали, что это деревенская гостиница. Впрочем, и без вывески было ясно, что это такое, — остальные домишки в Большой Гайре были куда неказистей. Джарику случалось переписывать хозяйственные отчеты и он знал, что здешние жители ездят за покупками в Морбрит. Есть ли в деревне кузнец, он не помнил, но собирался спросить.
Лошадь громко фыркнула и снова принялась пить. На шум из конюшни при гостинице вышел пожилой седовласый человек с загорелым лицом; на нем был грязный фартук. Опершись крепкими кулаками о край лотка, мужчина окинул Джарика подозрительным взглядом.
— Никак, скакал всю ночь? — Голос у человека был хриплый, выговор странный. — И зачем же ты пожаловал в Большую Гайре?
Джарик покраснел, не зная, что ответить.
Из конюшни вслед за мужчиной появилась и подошла к источнику сморщенная, как старая древесная кора, старуха в лохмотьях. Ее глаза были молочно-белыми от катаракты, но хотя старуха была явно слепа, она посмотрела на мальчика в упор, будто зрячая. Джарик вздрогнул и, смирившись с тем, что его услышит вся деревня, ответил с изысканной вежливостью, которой научился при дворе:
— Конечно, глупо с моей стороны, но я поспорил с двоюродным братом, что смогу проехать пятьдесят лиг босым и без оружия. Мы оба тогда здорово выпили, но после я протрезвел и, ясное дело, решил ехать ночью.
Дети, заинтересовавшись, подошли ближе. Оборванная старуха по-прежнему таращила на мальчика глаза, похожие на рыбью икру. Седовласый посмотрел на нежные руки Джарика, на его стертую на ногах кожу и скорчил презрительную гримасу.
— Твоей лошади нужно сменить подкову, — заметил он. — Мне заняться этим?
Джарик кивнул, он был слишком взбудоражен, чтобы пускаться в долгие разговоры. Эти люди не поверили в его ложь, но, похоже, не собирались объявлять об этом во всеуслышание. Мальчик облегченно соскользнул с седла и задохнулся от боли во всем теле, колени его подогнулись.
Нищенка подхватила его скрюченными руками, не дав упасть. Ее руки были холодными, как лед, от этого неожиданного прикосновения Джарик вздрогнул. У него кружилась голова, но все же он разглядел, что маленькая старушка одета не в лохмотья, как ему показалось сначала, а в плетеную кожаную одежду, какую носят горные племена. В Большой Гайре жили не только цивилизованные люди — и внезапно Джарик понял то, о чем догадался бы и раньше, если бы не огромная усталость. Эта женщина была Хозяйкой источника. Ее ослепили, когда она была еще молоденькой девушкой, так как считалось, что слепота помогает развитию провидческого дара. Ей суждено было ухаживать за священным источником до самой смерти, хотя вокруг все сильно изменилось со времен ее детства. От старухи разило хлевом, но к ней следовало относиться уважительно, и мальчик уже открыл рот, чтобы поблагодарить ее за помощь…
Но старуха вдруг издала пронзительный вопль, такой же жуткий, как окружающая священный источник тайна. По спине Джарика пробежали мурашки, у него внезапно потемнело в глазах.
— Огонь! — внятно вымолвила старуха. — Я вижу: ты окружен кольцом живого огня. И вороны летят за тобой!
Она продолжала говорить, перейдя на язык горных кланов, но Джарик больше не слышал ее пророчеств. Он рухнул, потеряв сознание, и Хозяйка источника не смогла удержать мальчика, хотя тот был худеньким и невысоким.
В следующий миг чужака подхватил на руки конюший. Бледный, потрясенный случившимся, седой мужчина неуверенно повернулся к слепой жрице. Уже много лет она была безумна и беспомощна, он привык считать ее самой обычной нищенкой, ночующей на сеновале, но теперь…
— Что делать с этим мальчиком?
Старуха возвращалась к своему обычному слабоумию, но ответ ее прозвучал четко и ясно:
— Помоги ему всем, чем сможешь, позаботься о его лошади. В седельной сумке ты найдешь серебро; возьми столько, сколько причитается за работу, и пусть он отправляется дальше. Здесь ему оставаться нельзя.
Речь старухи перешла в бессвязное бормотание, и дети, с любопытством глазевшие на происходящее, побежали прочь.
Конюший оставил лошадь у источника, даже не потрудившись привязать (она была загнана до полусмерти и все равно никуда бы не делась), после чего понес гостя внутрь, чтобы поручить заботам хозяйки.
Джарик закашлялся, ощутив на губах вкус крепкой сливовой настойки, глотнул обжигающий напиток и открыл глаза: над ним склонилась полная пожилая женщина с растрепанными волосами. Она снова поднесла фляжку к губам мальчика, и тот покачал головой, не в силах вымолвить ни слова.
— Что, парень? Для тебя эта штука слишком крепка? — Женщина поставила фляжку. на стол, привычно вытерла влажные руки о юбку, и взгляд ее смягчился: хрупкий, худенький Джарик всегда будил в женщинах материнские чувства. — Ты никогда не окрепнешь, если не научишься пить.
Джарик вздохнул. Если бы все было так просто! В комнате переписчиков слабость не мешала ему выполнять привычную работу; но сейчас он невольно задумался о том, что ему не по плечу самые обычные жизненные трудности. Впервые ему стало стыдно за свою никчемность, и он не смог заставить себя взглянуть в глаза хозяйке гостиницы.
— Если сможешь, допей, — сказала женщина мягко. — Я велю Кенси, моей дочке, принести тебе поесть.
Хозяйка ушла на кухню, а Джарик боязливо огляделся по сторонам. Он сидел в грубом деревянном кресле возле огромного каменного очага. Огонь в очаге не горел, но свеча на столе освещала балки потолка, выбеленные стены и вытертые до блеска от долгого использования столы и скамьи. В комнате находился только какой-то старик: сидя рядом с пивной бочкой, он строгал деревяшку и как будто не замечал мальчика. Джарик невольно подумал, что старикан глух, а может, и подслеповат.
Наконец Кенси, полная светловолосая девушка одного возраста с Джариком, принесла поднос с едой и, водрузив его на стол, с любопытством уставилась на мальчика. Джарик ответил на ее взгляд столь же внимательным взглядом, удивляясь, насколько она похожа на мать.
— Хватит пялиться, ешь. — Кенси вытерла влажные после мытья посуды руки о передник и презрительно усмехнулась. — Хорошая еда тебе не помешает, сразу видно. Вилку-то хоть сможешь поднять своими худенькими ручонками?