— Вы меня не узнаете? — спросил тот.
Гронский покачал головой.
— Я был тогда в Карьере. Была моя смена, когда напали террористы. Вы закрыли свою коллегу и меня от взрыва эрдэ.
— Вы тот раненый офицер, которого мы нашли на посту?
— Да. Капитан Алексей Ивохин, — он слегка смутился, — впрочем, мое имя вы уже знаете.
Но Георгий этого даже не заметил. В его голове осталась лишь одна мысль, пульсирующая яркой нитью.
Со мной не было Рун? Я их не брал, не выносил сам из Карьера?
— Я хочу отблагодарить вас. Помочь вам.
Гронский попытался взять себя в руки.
— Благодарить меня не за что. Вопреки всем предъявленным мне обвинениям, я выполнял свой долг. Я страж и должен был вас защитить. И я это сделал.
— В мою смену никто не верит этим обвинениям. Я разговаривал с ребятами.
— Скажите это Оутсу, — фыркнул Гронский.
— Оутс прихвостень коменданта. Это все знают. Без его указки тот ничего сам не стал бы делать.
Георгий тяжело выдохнул.
Зачем коменданту это было нужно? Чтобы сделать его жизнь невыносимой и заставить подписать то самое признание, которое от него требует Седов?
Но признание нужно Дранкуру, чтобы доказать причастность Вестленда к нападению на Карьер. А комендант — альтхамец.
Что тогда хотел добиться Оутс? Спровоцировать его на драку? А потом иметь возможность вновь притащить к Источнику без всякой защиты и смотреть, как на это будет реагировать его организм? Как будто изучают его.
Или ставят опыты.
— Нам лучше продолжить ходить. Счетчик движения, к сожалению, я отменить не могу, — голос капитана ворвался в его тяжелые мысли. И он сделал первый шаг, выходя на полкорпуса вперед.
— Первый месяц у меня был сложный курс реабилитации. При захвате Карьера я нахватался излучения и был не совсем в себе. Какое-то время мне ставили диагноз нестабильности психики и признавали недееспособным. Потом все восстановилось и меня даже вернули на службу. Когда я вышел из больницы, я связался с вашим адвокатом и рассказал ему все то, о чем говорил сейчас вам.
— Вы очень рискуете, капитан. Даже наш разговор — это риск для вас. Вы становитесь ненужным свидетелем.
— Я знаю, что вам запретили свидания с вашим адвокатом. Может, вы хотите ему что-нибудь передать. Подумайте, что я могу для вас сделать?
Что тут думать-то? Все рассказанное капитаном может повернуть ход дела. Если измеритель излучения не показывал повышенный уровня силы, исходящей от него, значит Рун при нем не было. А это значит, что он сам не выносил Руны из Карьера. И основные обвинения, в пособничестве Вестленду, предъявленные ему, не будут иметь под собой никакой почвы.
А самое главное: все то, что с ним происходит сейчас началось не с того злосчастного рейда. Гораздо раньше.
***
«Прибывшие на место происшествия стражи, зафиксировали, что поведение полковника Гронского было необычным и не соответствовало норме. Он ни в какую не хотел уходить от Источника и оказывал сопротивление оперативной группе.
Оперативникам пришлось обездвижить полковника и его без сознания доставили в аэрокапсулу для дальнейшей перевозки в лазарет Адентона. Вместе с ним в аэрокапсуле находился капитан охраны Карьера Алексей Ивохин с тяжелым ранением в живот, получивший сильнейшую степень излучения, а также пилот летательного аппарата лейтенант Велес Бажен из Управления доминиона Ново-Орша.
Во время всего перелета полковник Гронский в себя не приходил и не показывал никаких признаков осознанного поведения так же, как и капитан Ивохин.
В рапорте, который лейтенант Велес Бажен написал по прибытию в Адентон, указывается, что в капсуле ощущался сильный фон энергии Источника, исходящий от формы Гронского. Получивший дозу излучения лейтенант провел несколько дней в Лазарете, после чего был отправлен домой для прохождения лечения в городской больнице и ему был предоставлен оплачиваемый отпуск для полного восстановления».
— Да, Саша, заходи, — Малешский оторвал глаза от экрана, отзываясь на тихий звук в дверь. — Я тебя здесь с самого утра жду. Рассказывай, как съездил. Удалось поговорить с лейтенантом Баженом?
Александр привычно опустился в кресло напротив шефа.
— Увы, — он досадливо поджал губы, — за несколько дней до моего приезда его определили в лазарет для стражей с каким-то там профессиональным расстройством сознания.
— В его-то возрасте? — хмыкнул адвокат.
— Последствия излучения, — развел руками помощник, — так, по крайней мере, сказала госпожа Бажен.
Малешский вопросительно поднял брови.
— Сначала она ни в какую не хотела разговаривать со мной. Вела себя грубо, даже агрессивно, сказала, что много тут нас всех на ее сына. А он еще не отправился от стресса после первого рейда.
— С этого момента поподробнее, — притормозил его рассказ босс. — Что значит много вас? До этого с Баженом разговаривал кто-то еще?
— Да, несколько дней назад. Приехал какой-то парень. Лейтенант наш, который до этого ни с кем не общался и сидел безвылазно дома, вдруг согласился с ним поговорить. А вечером приехали другие, в форме стражей и увезли его с собой. После чего матери сообщили, что у ее сына обострение расстройства и какое-то время ему придется провести в лазарете.
— Что еще сказала госпожа Бажен?
— Да в общем ничего. Ругала службу сына в целом, его руководство в общем, досталось даже нашему клиенту, сказала, что ее мальчик очень хороший и честный, и что теперь ему всю жизнь сломают. Как-то так. Но теперь у нас есть показания капитана Ивохина, которые могут перевернуть весь ход дела.
Малешский откинулся на высокую спинку кресла.
— Капитан Ивохин ненадежный свидетель. В протоколе четко написано, что в момент транспортировки его и Гронского в Лазарет оба были без сознания. К тому же — он лицо заинтересованное. Из его разговора со следователем он ясно дал понять, что считает полковника Гронского героем и обязан ему спасением жизни.
— А вы исключаете такую возможность? Люди умеют быть благодарными. И у Ивохина для благодарности очень весомый повод.
— В нашу самую первую встречу с Георгием он сказал, что очень смутно помнит о своем пребывании в Карьере в те злополучные минуты. Он помнит Источник и Руны и помнит, как держал их в руках. Но он ни разу с уверенностью не сказал, что взял их с собой. И его сомнение, смятение, непонимание происходящего я не просто чувствую, как эмоции, скорее даже вижу, как образы в сознании. И это всегда меня смущало. Он обнаружил Руны лишь у себя дома, а так как объяснить их появление не смог, то просто сложил в своей голове, как ему казалось, два плюс два. Не зная того, что составляющих в этом уравнении гораздо больше.
Александр уважительно кивнул. Он уж как никто другой знал, как его босс умеет сканировать чужие эмоции и чувства, а уж если тот говорит об образах, то здесь уже сомневаться и вовсе не приходилось. Жаль, что до сих пор подобное проявление Искры не засчитывается судом, как весомая улика.
— Единственное место, где Гронскому могли подложить Руны — лазарет Адентона. Там всегда полно излучения, и Руны, закрытые в боксе, не привлекли бы лишнего внимания. Потом, чтобы его не остановил какой-нибудь полицейский патруль, словив повышенный фон излучения, его посадили в аэрокапсулу и доставили почти до самой больницы, где Гронского ждала семья. И это еще одно подтверждение, что он ничего не знал о Рунах, которые у него были всегда с собой. Он бы не стал так рисковать женой и сыном. Даже герметичный, защитный бокс с активными Рунами представляет потенциальную опасность для окружающих. Не зря же в рейды ставят как минимум сразу четырех стражей.
— Тогда объясните мне, Виктор Григорьевич, почему те, кто затеял все это, были уверены, что исполнительный, ответственный, верный своей службе полковник Стражи, для которого долг и честь офицера не являются пустыми словами просто не сдаст Руны в Управление, как только их обнаружит? Тогда бы цепочка оборвалась и не было бы никакого иноагента и заговора против родины.
Малешский легко пожал плечами.
— Потому что за несколько дней до этих событий в жизни Георгия появился Еларин, который смог вложить издерганному и отчаявшемуся отцу, что есть способ спасти жизнь его умирающему сыну. И для этого нужны именно Руны. А то как Гронский переживал и искал способы предотвратить трагедию ни для кого из его окружения уже не было секретом. То есть те самые недостающие составляющие уравнения, о которых наш клиент просто не мог знать.