Очимуша наклонил голову. – Всех нас? Ты уверен?
- Отец.
Конда развернулся на звук голоса Мичико-химе. Что она здесь делала? Почему она была одета в воинский доспех? Что это за мерцающие огни вокруг нее?
- Мичико, - сказал он. – Где ты была? Почему ты здесь? – Он повернулся к Жемчужному-Уху и остальным, и заорал, - Где мое сокровище?
- Твое сокровище здесь, Отец. – Мичико говорила мягко, почти с грустью. – Хотя за двадцать лет, на протяжении которых ты владел им, ты так и не понял его истинной ценности. Стоило ли оно цены, которую ты уплатил? Стоило ли оно двух десятилетий войны? Стоило ли оно того, чтобы оскорбить весь духовный мир, и подвергнуть опасности материальный? Стоило ли оно жизни моей матери и тысяч других жизней?
Конда зарычал. – Ты не имеешь права так со мной разговаривать, Мичико.
- Я имею право поступать так, как считаю нужным, Отец. Я больше не твоя принцесса. Твое сокровище здесь. Ты можешь забрать его в любой момент. Полагаю, она столь же сильно жаждет увидеть тебя, сколь ты желаешь ее вернуть. Возможно, даже больше.
- Я никогда не понимала тяжести твоего преступления, Отец, и когда я его осознала, то впала в отчаянье. Ты никогда не был достоин того сокровища, что ты похитил, Даймё Конда. Но я вижу теперь, что, в конечном счете, ты его достоин. – Мичико повернулась и направилась прочь.
- Вернись немедленно, дитя. Как ты смеешь!
- Даймё Конда. – От странного тройного голоса в груди Конды похолодело. Он медленно развернулся лицом к говорившей.
Она был так похожа на его дочь, что на мгновение он растерялся.
Волосы, глаза, губы, и одежды были слишком странными и дикими для Мичико, но эта новая женщина могла бы быть сестрой принцессы. При этом она выглядела пугающе со своими змеиными глазами и пеленой из звезд.
- Кто ты? – Что-то еще в ней было очень знакомым. Не только похожесть на Мичико, но и то ощущение, которое он испытывал, смотря на нее. Ощущение комфорта, словно он видел ее тысячи раз.
- Я выбрала имя Кёдай. Но ты знал меня по имени, которое дал мне сам.
Холод в груди Конды растекся и сковал его тело. – Тогда ты … разве ты …
- Я та, которую ты похитил из какуриё двадцать лет назад. Ты принес меня в этот мир, чтобы сделать себя бессмертным, чтобы сделать себя неуязвимым. Чтобы имя «Конда» никогда бы не поблекло в памяти Камигавы. Возрадуйся, Даймё. Все твои цели вскоре исполнятся.
Кёдай раскрыла рот и обнажила острые змеиные клыки. У Конды было время пробормотать лишь одно последнее слово, последнюю мольбу, прежде чем Похищенная набросилась на него.
- Пожалуйста, - проговорил он.
Раздвоенный язык Кёдай вырвался вперед, растягиваясь на все расстояние, отделявшее ее от Конды. Даймё едва заметил его острые концы, когда они метнулись к его лицу и проткнули оба его глаза.
Конда вскрикнул и попятился назад. Он прижал руки к лицу и, споткнувшись, упал на одно колено. Он пытался говорить, но его язык словно превратился в кусок льда. Его горло сжалось, и он почувствовал, как суставы во всем теле задеревенели. Ладони на его лице ощущались грубыми и твердыми, и ему потребовались все силы, чтобы оттащить их вниз, к бокам. Он уже не чувствовал ног, хотя все еще мог шевелиться дергаться выше пояса. Вскоре он утратил и эти крохи подвижности, и его тело замерло.
К своему удивлению, Конда обнаружил, что все еще может видеть. Он был полностью обездвижен, парализован и нем, но он прекрасно все слышал и видел. Помимо странного искажения его поля зрения, похожего на круглый аквариум, его вид на поляну не изменился.
Кёдай прошла к нему, заполняя все поле зрения своим лицом. – Узрите, - сказала она, - бессмертное наследие Даймё Конды. Его имя и лицо никогда не будут забыты, ибо они будут сохранены здесь на все времена.
Лицо дикой женщины отвернулось. Конда слышал, как она сказала, - Конечно, придется набраться терпения, чтобы увидеть его всего. – Когда она вновь повернулась к нему, черные вертикальные зрачки Кёдай почти затмевали ее желтые глаза. Ее губы были искажены в дикой ухмылке, и она зашипела с чистой ненавистью.
Кёдай подалась вперед и пробила кулаком окаменевшее лицо Конды, разбив его голову и верхнюю часть груди на куски. Спустя мгновение она ударила еще раз, раскрошив остальное тело в мелкую крошку и пыль.
Конда не умер. Вместо этого, бессчетные осколки его глаз продолжали передавать изображения в его разбитый мозг. Он видел не один образ леса, и женщины, уничтожившей его, но миллионы кусочков цветов и текстур, перемешанные и разрозненные до такой степени, что увидеть четкое изображение было невозможно.