– Вам знакома женщина по фамилии Огородникова?
Даже при всем своем фантастическом самообладании Никулин не смог скрыть реакции на эти слова нежданного посетителя: у него дернулась левая бровь. И Жуковский это заметил.
– Как вы сказали? Огородникова? Да, я припоминаю эту особу. Одно время она пыталась развернуть крупный бизнес-проект в нашем городе. Потом уехала. Кажется, в Москву.
– Не хитрите, Павел Игнатьевич. Вы гораздо больше знаете об этой, как вы выразились, особе.
– Что вы себе позволяете? – повысил голос Никулин. – Вы в моем кабинете, и извольте об этом помнить. Если у вас ко мне всё…
– Нет, не все, – улыбнулся художник. – Наше сотрудничество только начинается. Я ведь друг Оксаны. С самого детства. Мы вместе росли. Теперь понимаете?
– Нет, не понимаю. Чего вам от меня надо?
– Денег, конечно, – просто сказал Жуковский – будто попросил стакан воды.
Никулин с задумчивым видом посмотрел на часы и нажал кнопку вызова охраны. Через несколько секунд в кабинет ввалилось нечто шкафообразное и с готовностью встало за спиною посетителя. Жуковский и ухом не повел.
– Олежек, сделай одолжение – покажи господину художнику, где у нас выход, и побыстрее.
– Ага, – радостно сказал живой шкаф и обхватил худощавого гостя за плечи…
В следующее мгновенье «секьюрити» оказался на полу – вместе со стулом, на котором только что восседал Жуковский. Сам же художник теперь стоял перед банкиром, невозмутимо поправляя свою куртку.
– Извините, – смущенно пробормотал он. – Просто я не люблю, когда меня трогают руками, особенно незнакомые люди.
Олежек с пола ошалело переводил взгляд то на шефа, то на загадочного визитера. В его небольшой по размеру, коротко стриженой голове явно протекала напряженная работа мысли…
– Если позволите, я продолжу, – сказал Жуковский, подымая с пола стул и вновь садясь на него. – Только пусть ваш герой выйдет. А то ведь у меня нервы не железные…
– Выйди, Олег, – жестко сказал Никулин. Если на него и произвел впечатление трюк посетителя, то виду он не показал. – Так что у вас там? Вы упомянули, что дружили с Огородниковой…
Москва, 2003й год
Уснуть никак не получалось. Оксана ворочалась с боку на бок, гадая о причине внутреннего беспокойства. Дела в «ОКО» шли вроде неплохо. Конечно, могло бы быть и лучше, но… Грех жаловаться. У Андрея – тоже все в порядке. Встречается со своей Леночкой. Славная девушка. Хотя и не в меру зажатая.
История с банком «Заря» – это, конечно, неприятность. Но не более того. Замятин действительно мог скрыться по причинам, с ней, Оксаной, никак не связанным. А угрозы Сычева – простое совпадение. Лежит сейчас себе где-нибудь на пляже Федор Петрович, новоявленный гражданин Коста-Рики или Соломоновых островов, и джин с тоником потягивает. Хотя, конечно, плюнуть на такую крупную сделку, да ещё на завершающем этапе…
Неожиданно Оксана поняла, что беспокоится за Сашу Жуковского. Ведь он ради нее полез в «пекло», к самому Никулину. Так сказать, операция внедрения… Хорошо еще, что она отговорила его идти к Сычеву. Саша всегда был бесстрашным – если дело касалось разборок с мужчинами. Зато с противоположным полом ему трудно было находить общий язык.
В детстве они часто играли друг с другом в придуманную ими же игру. Она называлась «Страж Вишен». Бабушка рассказывала маленькой Оксане старую легенду о том, что в вишневых садах при усадьбах бродил порою странник, окутанный туманом. И люди прозвали его Страж Вишен. Они не знали точно, зло он несет или добро. Но его боялись. И имя его произносили шепотом. Получался такой шелестящий звук. «…Страшшвишен…» Им пугали детей. Но Оксане не было страшно. Наоборот, в душе она полюбила скитальца по вишневым садам. Ему ведь было так одиноко – ночью, в тумане, среди деревьев… На маленького Сашу легенда тоже произвела впечатление. Он пообещал Оксане, что когда вырастет, то обязательно нарисует Его – Стража Вишен.
Казарьянц был доволен собой. Его сотрудники уже три дня плотно «вели» Оксану Огородникову. Агенты наблюдения менялись по графику, тщательно разработанному полковником. Тогда, в парке его человек «засветился» тоже не случайно, а по его приказу – чтобы «объект», то есть Оксана, сделала вывод о серьезности его намерений. За долгие годы работы в Системе Леон Ованесович научился искусству манипулировать людьми. Сейчас перед ним стояла конкретная задача – свалить Сычева и Никулина, чтобы неведомый Ваха, его заказчик, въехал в город на «белом коне». Точнее, «Мерседесе». А уж потом, полагал полковник, можно будет вплотную заняться и самим Вахой. Разыграть, к примеру, национальную карту и натравить на него каких-нибудь скинхедов.
Вчера агент, наблюдавший за домом Огородниковой, доложил, что в подъезд к ней заходил человек лет тридцати пяти-сорока, с длинными волосами и в джинсовом костюме. Агент тут же на всякий случай включил у себя в машине записывающее устройство, и не ошибся – мужчина шел действительно к Огородниковой. Их разговор показался Казарьянцу более чем интересным. Теперь у него на руках был полный расклад, со всеми вытекающими. Отдав кое-какие распоряжения своим людям, полковник сделал несколько важных телефонных звонков, в том числе и в кассы Аэрофлота…
Лена Никулина ощущала себя счастливой. Она изо всех сил старалась гнать от себя мысль о том, что случится, когда обо всём узнает отец, и пока это у нее получалось неплохо. Рядом с Андреем ей было хорошо и спокойно. Если он вдруг не звонил в назначенное время – она начинала нервно ходить по комнате, роняя взгляды на часы. Но едва только раздавался звонок (она, как ни странно, научилась отличать его звонки от всех остальных) – всё становилось на свои места. Мир вокруг снова был радостным и цветным. И можно было позабыть о неприятностях, потому что Андрей говорил с ней, а значит – существовал.
Лена отлично понимала одну простую вещь: ее независимость от отца была мнимой, кажущейся. Да, она жила отдельно от него, и даже в другом городе (она бы просто не вынесла каждодневных нравоучений тети Дианы и грубых окриков, которыми с нею, в основном, общался отец). Да, она получала стипендию. Но кто оплачивал всю ее столичную жизнь? Разве она смогла бы жить на съемной квартире и питаться нормально, если бы не отец? В лучшем случае, ей бы дали комнату в общаге (а что это такое, она знала хорошо – от своих институтских подруг). В то, что отец благосклонно воспримет новость о появлении в ее жизни Андрея, она не верила ни на йоту. Этого не могло быть просто по определению. Отец, сколько она его помнила, был властным, даже жестоким. Любил управлять. Неважно – банком или собственной дочерью. Последнее слово всегда оставалось за ним, в любых мелочах. Одного из ее ухажеров (это было незадолго до окончания школы) он просто выставил за дверь. Безо всяких объяснений, ибо до объяснений он не снисходил никогда. Естественно, что Лена боялась отца. А после смерти мамы его влияние стало абсолютным. Ослушаться его было равносильно тому, чтобы посягнуть на основы мироздания. Впрочем, Павел Игнатьевич и не считал себя демократом. Сам он рос в еще большей строгости – дед Лены, Игнатий Захарович, огромный, как медведь, с громовым голосом, беспрестанно порол своего сына – по поводу и без повода. Кончилось дело тем, что лет в семнадцать Павел решился и дал ему сдачи. Отец тогда избил его до полусмерти. Но больше руки не распускал.
Отец ни разу в жизни не ударил Лену. Но для нее достаточно было и его взгляда, жеста, слова. И сейчас ей предстоял самый сложный в жизни выбор. Отец или Андрей? Женское чутье подсказывало ей, что примирить этих двух мужчин она просто не сможет…
Глава восьмая
Россия, спецлагерь ВЖ/43. Где-то под Норильском
Казарьянц сидел в комнате для допросов, ожидая, пока приведут нужного ему человека. За окном лил дождь и свистел ветер – на севере лето короткое, а осень быстро вступает в свои права.