– Нет уж, договаривайте, будьте любезны.
– Ну, хорошо, если вам так легче, я признаюсь. Ваш проект три года назад завалил я, с помощью Сычева и замгубернатора Шитова. Газетная кампания против вас – это тоже я. Изрезать покрышки на вашей машине – глупо, но и это сделали по моему указанию. Ваш референт Носков сам виноват. Он каким-то образом догадался, что ваша секретарша Жанна иногда поставляет мне сведения о… делах вашей фирмы. И стал ее шантажировать, вместо того, чтобы сразу пойти к вам. Банкир Замятин – сволочь, и он получил своё. Но убивать старого человека, только чтобы досадить вам…
– Подождите, – вмешался Жуковский. – Вы еще не все свои грехи перечислили. А Сычев, а Климович? И на меня вы своих хулиганов натравили…
– Сычев…, – медленно проговорил Никулин. – Я как раз об этом хотел сказать. Его подставили. Инсценировали покушение на меня. Потом этот чеченец… Получалось, будто Сычев охотится на меня. Ну, я и… Но к вам это не имеет отношения. Что касается Климовича… Тут все гораздо сложнее. То, что он обвинил меня во взятках – полбеды. За это не убивают. Но он поддерживал вас. Причем не просто поддерживал. Было впечатление, что он… В общем, пытается создать в области некий противовес мне и моему бизнесу. Рано или поздно он похоронил бы меня, с вашей помощью. Вы этого не замечали, конечно. Но он, даю слово, создал вас именно для того, чтобы, в конечном итоге, уничтожить меня…
– Это полная чушь – всё, что вы тут несете, – сказала Оксана. – Я не понимаю, почему вы до сих пор на свободе, после всех ваших «подвигов». Что же касается моего отца…
– … Его убили они, – перебил Никулин. – Те, кто сейчас пытаются подмять под себя весь город. А значит, и область. Самое страшное, что я понятия не имею, кто они. Вроде бы, чеченцы, но за ними явно кто-то стоит…
– В прошлом нашем разговоре, если вы помните, я усомнилась в вашем психическом здоровье. Сейчас я вынуждена повторно выразить свои сомнения. Какие «они»? С чего бы им убивать моего отца? Даже если им нужно провести передел собственности в области – причем тут мой отец?!.
– Господи, как же вы не понимаете!.. В областном бизнесе было всего три крупные фигуры – это я, вы и Сычев. Сычева убирают – моими руками. У нас с вами отношения и так далеки от идеальных (при этой фразе Оксана невольно усмехнулась). Так вот, они убивают вашего отца и тем самым исключают саму возможность, что мы когда-либо с вами объединимся против общего врага. Теперь они предлагают мне уступить им весь мой бизнес – за бесценок. Через какое-то время они и вам предложат то же самое. А уж добить сычевские объекты – дело техники.
– Слишком сложно. Проще было нас всех перестрелять, и дело с концом.
– Правильно. Только зачем им все делать своими руками? Сначала я устраняю Сычева. Потом вы, чтобы отомстить за своего отца, устраняете меня…
– … А сама иду и вешаюсь от угрызений совести, – закончила Оксана. – Вам этот сюжет, господин Никулин, потому пришел в голову, что чекистское прошлое покоя не дает? Вы и сами в свое время такие комбинации разыгрывали, наверное? Рыбак рыбака, как говорится…
– Вы мне не верите, – Никулин положил ногу на ногу, сцепил пальцы на коленях. – Это они тоже предусмотрели, я уверен. Кстати, весь этот спектакль с покушением на меня устроил полковник Казарьянц, ныне покойный. Вы ведь его знали?
– Постольку-поскольку. Его тоже убили не вы, конечно?
– Разумеется, нет, – холодно сказал Никулин. – Они убрали его, как только он стал им не нужен. Типичная тактика КГБ советского периода – отсекать все лишнее. Нам это преподавали.
– Ну вот, сами сознаетесь, – подал голос Жуковский. – И еще пытаетесь спихнуть на кого-то вину.
Никулин взглянул на него, как будто только сейчас заметил его присутствие. Затем не спеша встал.
– У меня такое впечатление, будто я разговариваю с каменной стеной.
– Вы сами же и возвели ее. Высокую и прочную. На совесть. А теперь зачем-то пытаетесь через нее перепрыгнуть, – сказала Оксана.
– Извините, за то, что отнял у вас время.
Павел Игнатьевич двинулся к выходу.
– Погодите, – остановила его Оксана. – Вы так и не объяснили, за что ненавидите меня. Только потому, что я, как вы выразились, была орудием в руках у Климовича?
Никулин обернулся.
– Вы что, действительно ничего не знаете?
– Что именно я должна знать?
– Лена вам ничего не рассказала? Ну да, конечно…
– Не тяните же, черт вас возьми!.. – не выдержала Оксана.
– В девяносто пятом году тяжело заболела моя мать. Врачи сразу сказали, что нужна операция за границей. И я повез ее в Штаты, в одну из лучших клиник Майами. Мне гарантировали, что она будет жить, еще, как минимум, лет десять. Но она умерла на операционном столе…
– Мне искренне жаль, Павел Игнатьевич, поверьте. Но… Какое отношение имею я к этой истории?
– Мою мать, Надежду Ивановну Никулину, оперировал профессор Кир Огородников. Ваш отец…
Павел Игнатьевич распахнул дверь и вышел на лестничную клетку… Оксана бросилась за ним вдогонку…
– Постойте!
Но он уже шагнул в лифт и нажал на кнопку…
Выйдя из подъезда, Никулин не заметил молодого парня в красных «Жигулях», стоявших напротив, через дорогу.
Оксана вернулась в квартиру.
– Ты думаешь, это правда – все, что он здесь наговорил? – спросила она у Жуковского.
– Во всяком случае, звучит правдоподобно. Но кто все это мог подстроить? Уничтожить столько народу… А Казарьянц-то этот тоже хорош – связался с мафией. Офицер ФСБ называется…
– Ладно, о покойниках плохо не говорят, – махнула рукой Оксана. – И вообще, меня это все достало. Закрою свои объекты за пределами Москвы, буду работать только с иностранными партнерами. Если провинция не желает справиться с собственными бандитами – чем я-то могу помочь?
" Наступала ночь – а в ночи, как известно, бродят призраки. Если даже их не звать, они все равно приходят… Ведь ночь – это их время. Они свободны в это время суток, как птицы в полете. И их никому не остановить. Но стоит забрезжить рассвету – и они растворяются…
И лишь один призрак не боится рассвета. Он ждет его, чтобы возникнуть и плыть в тумане, наводя ужас на случайных свидетелей его прогулок. Рассвет для него – пожалуй, единственное время, когда он волен в своих поступках. Это – Страж Вишен.
А если кто-то его и испугался – так что ж? Он не виноват. Ему ведь нет дела до людей. Никто не знает (и, скорей всего, так никогда и не узнает), зачем он приходит в наш мир. Быть может, ему нужен этот свежий предрассветный воздух, или запах листвы, или просто туман…"
Оксана перечитывала эту сцену много раз. Она была настолько созвучна ее детским ощущениям, что, казалось, автор подсмотрел что-то в ее душе. А может, так оно и было – ведь они с Сашей вместе росли и волей-неволей были друг для друга как на ладони…
Но Саша, в отличие от нее, сумел сохранить эту прекрасную непосредственность – только это могло позволить ему написать ТАК.
…У него не было детства в обычном понимании. Ибо постоянную, жестокую даже по взрослым меркам борьбу за существование детством назвать нельзя. У него не было закадычных друзей – а были лишь временные союзники, потому что одному выжить было немыслимо. У него не было ничего из того, с чем человек, как правило, начинает жить. Отчества с фамилией – и тех у него, по сути, не было.
От того, кто вырос в атмосфере такой чудовищной лжи и жестокости, трудно ждать гуманного отношения к ближнему – это аксиома. Но он хорошо усвоил и еще одну важнейшую истину: если хочешь достичь успеха – притворяйся. Делай плохие вещи, но, по возможности, чужими руками. А сам стой в стороне и смотри. Пусть обвиняют кого-то – но не тебя. Ради достижения цели можно пойти на всё. Кого из великих останавливали чужие страдания? А победителей не судят – это тоже аксиома. Наоборот, победителям с удовольствием лижут задницу – даже если они, эти победители, шли на вершину по трупам своих лучших друзей…