– Колька, заканчивай. Пора ехать.
Вечером на кухне монзыревской квартиры сидели втроем: сам Монзырев и два его помощника – молодой и постарше.
Первый имел русые кудри, слегка подвергшиеся стрижке, а быть может, короткая армейская прическа успела обрасти лишними сантиметрами. В чертах его чистого красивого лица сквозила мягкость, напоенная тремя рюмками водки, остатки которой еще были в початой бутылке, стоявшей на столе рядом с нехитрой закуской. Серые глаза смотрели задумчиво, в них не было того острого внимания к окружающему, пытливого любопытства. Так смотрят праздные мечтатели, упражняющие свое воображение, а не волю. Все, что доводил до него начальник, он воспринимал через призму пофигизма.
«Назначили и ладно. Съездим, отбудем, отдохнем и вернемся».
Второй – постарше, крепкий, жилистый, с блестящей, полностью лысой, как коленка, головой, остатки растительности на которой были сбриты. Несмотря на молодость, он уже успел повоевать, побывал в госпитале, в котором его, контуженого и обгоревшего, единственного оставшегося в живых из всего экипажа БРДМ, удалось довезти и выходить. Спасибо армейским медикам, ангелам-хранителям воинов русских, хотя иногда их называют «помощниками смерти». Цепкий взгляд его говорил о том, что выпитое его ничуть не подкосило, а чтобы подкосить такого – требовалось, как минимум, еще три таких же емкости, которая стояла на столе, выпитых в одну харю. Его армейская куртка была снята и брошена на свободный табурет, стоявший у стены. На крепкой шее висел тонкий прочный шнурок черного цвета с православным крестом из серебра. На предплечье левой руки выколота татуировка, сама за себя говорившая, что ее владелец закончил «рязанскую дурку» и гордится этим.
Андрей и Сашка, холостяки, жившие в городковской офицерской общаге, а с сегодняшнего дня – на лето непосредственные подчиненные Монзырева.
Водка допита, задачи поставлены, проблемы обсуждены, и тройка наших героев со следующего утра должна запрягаться в ремонт объекта. Впереди восемь дней сплошной пахоты, день передыха и прием себе на шею молодого пополнения.
Теплый вечер. В такой вечер, с такими мыслями, как у Монзырева в голове, хочется выйти на балкон и крикнуть в темноту, в звезды, во всю дурь, но резко:
«Т-твою ма-ать!»
И услышать в ответ затухающее эхо:
«Мать, мать, ма…»
Пусть соседи порадуются за него. Они уже знают и про лагерь, и про козла отпущения, уезжавшего на все лето, сослуживцы все же…
Дальше был лес, свежий воздух и беспросветная пахота…
Мимо, грузно ступая, по протоптанной дорожке в сторону лагерной столовой прошли Андрей с Сашкой. Тащили кухонную утварь, от выделенной воинской частью машины. Третий день на исходе. Солнце скрылось за окровавленными грудами черных туч. В лагере, находившемся внутри леса, сразу стало темно, повеяло предгрозовой прохладой, и ударил гром. В стороне небесную темень прошила блестка молнии. Крупные, тугие капли дождя вылились на молодую, лесную зелень. Народ, как юркие куропатки, быстро рассосался по схронам. Монзырев тоже спрятался под крышу спального домика, отведенного для персонала, там же наткнулся на натекшую из-под досок потолка лужу посреди коридора сборно-щитового здания.
«Крыши тоже придется осмотреть, где надо подрихтовать. Бог ты мой, еще и этим заморачиваться», – подумал он.
Дождь закончился так же быстро, как и начался. Тучи развеялись, вечернее солнце зашло за кроны деревьев, свежесть осталась. На совещание собрались на веранде столовой, присутствовали офицеры, завхоз Смирнов, мелкий толстый мужичок с совершенно круглым лицом, на котором выделялись рыбьи глаза под белесыми ресницами. Монзырев заметил, что если он иногда и улыбается, глаза остаются холодными, без радости жизни в них, такие глаза, наверное, были у членов расстрельной команды НКВД разлива 1937 года. За три прошедших дня майор ни разу не видел, чтобы Смирнов был чем-нибудь доволен.
«Да-а, тот еще фрукт, – подумал Монзырев. – В разведку я бы с ним не пошел и спиной к нему не повернулся. С завхозом не повезло, но работать придется».
Поварихи – тетя Тая, женщина пятидесяти пяти лет, и молодка Ангелина – сезонные рабочие, проживавшие в одной из близлежащих деревень, устроившиеся на заработки, по случаю.
«Однако, – отметил начальник лагеря. – Порядок у себя на кухне и в столовой они навели, в процессе посмотрим – вкусно ли готовят».
У стены, как всегда с хитроватой улыбкой расположился Сергеич, не вмешивающийся ни в какую работу, но замечающий все, что происходит вокруг, и добросовестно докладывающий Монзыреву обо всем и обо всех.