Картонной рукой, склеенной из двух половинок, генерал самоуверенно тыкал на север письменного стола, в сторону красноармейской столицы.
В своем обращении к армии и Европе «О целях Вооруженных сил в Южной России» Деникин планировал скорый захват Москвы и установление старой власти. Даже был намечен примерный срок — победа к зиме, в крайнем случае к весне. Среди нижних чинов ходил насмешливый лозунг: «Подарим красное московское яичко солдату к пасхе!» Если вдуматься, в лозунге не было ни особой веры в успех наступления, ни упования на божью силу.
Муравьев задумчиво расставил вокруг картонного генерала еще несколько шатких фигурок. Расставил в шахматном порядке. В эту божественную силу — порядок — Алексей Петрович верил почти истово. Именно этой силе он был согласен подчиниться сам и подчинить других.
В задачу штабс-капитана в прифронтовом Энске, кроме армейской разведки, входило обеспечение строжайшего — вплоть до расстрела на месте — военного порядка, истребление вероятной большевистской агентуры и бдительный надзор над пролетариями двух оружейных заводов «Жирарди» и «Лесснера». Задача нелегкая, и Муравьев прекрасно понимал, что только казацкими патрулями в заводских цехах и на городских улицах ее не решить. Штабс-капитан мечтал о своей агентуре, и уже на второй день после освобождения города из «лап Совдепии» принялся искать уцелевших жандармов. Вдруг? Чем черт не шутит? Только через них он мог бы выйти на секретную агентуру времен недавней монархии, на осведомителей из мира уголовников, на местных агентов в рабочей среде.
Итак, первым делом контрразведчик приехал к особняку бывшей жандармерии на Знаменском бульваре. Сожженные архивы… взломанные сейфы… спиленные решетки… визг битого стекла под ногами… Чудом удалось найти давно вышедшего в отставку начальника секретной канцелярии, трусливого старикашку холостяка. Вот он-то и стал поистине неоценимой находкой штабс-капитана.
В нижнем ящике комода, под стопкой белья, отставной жандарм хранил на всякий случай собственноручную копию секретной агентуры 1908–1914 годов. Когда он передавал Муравьеву листки, исписанные дурным почерком, у обоих тряслись руки.
Списки проверили — в городе нашлось всего два агента: вульгарный осведомитель Сонька, который работал прежде в притонах на городской окраине, и второй — особенно ценный сотрудник — эсер по убеждениям, агент по кличке Лиловый. Благодаря ему еще до мировой войны удалось, например, накрыть подпольную типографию эсдеков.
Два агента!
Муравьев считал эту скромную цифру невероятной удачей. Если в мирное время агент, по существу, есть не что иное, как замена военных действий, то в условиях военных действий агент-разведчик — самое смертоносное и губительное оружие.
После встречи с отставным жандармом Алексей Петрович внес в свой блокнот две буквы — С и Л — заглавные литеры агентурных кличек Соньки и Лилового. Последнюю букву он обвел аккуратным кружочком и поставил рядом восклицательный знак.
Лиловый был доставлен на допрос к Муравьеву ночью. Его вид не понравился штабс-капитану: он был не из пугливых, и, несмотря на смертельную бледность, глядел упрямо, даже дерзко. У него была тяжелая круглая голова, невыразительное лицо простолюдина, и только на самом донышке глаз нет-нет да и мелькали отчаянные искорки. Муравьеву требовалось как можно быстрей раскусить этого человека, подчинить себе его волю. Он начал с того, что демонстративно убрал в стол свой именной револьвер, предложил агенту глоток вина. Тот от вина отказался, но попросил стакан воды, и когда стал пить, штабс-капитан заметил, что Лиловый постукивает зубами о край стакана. Он был все же напуган, хотя умело скрыл свой страх. Черты его лица при более пристальном разглядывании говорили о характере сильном и скрытном, об уме, склонном к авантюрам.
Впрочем, штабс-капитан никогда не настаивал на верности первого впечатления, хотя ошибался редко. Работа с агентурой была его любимым коньком. Он сделал блестящую карьеру в разведотделе 11-й армии в Восточной Галиции как раз на виртуозных разведывательных акциях среди гражданского населения. Его даже прочили на некий ответственный пост при главном управлении генштаба. Но две революции семнадцатого года перечеркнули карьеру штабс-капитана. Ветер перемен два года носил Муравьева по российским волнам, пока не прибил к заветному письменному столу, обтянутому сукном, где Алексей Петрович вновь почувствовал себя в знакомой стихии логики и торжества разума над роком эпохи.
Переждав, пока доставленный агент до конца осознает свое безвыходное положение, штабс-капитан обратился к нему хорошо отработанным тоном, насмешливо упомянул его прежнюю кличку и пригрозил «господину Лиловому» сиюминутным расстрелом за отказ от дальнейшего сотрудничества.