Он приближался к штаб-квартире Ночной Стражи. Это здание было древним и удивительно большим; с одной стороны его подпирала кожевенная мастерская, а с другой — магазинчик портного, изготовлявшего подозрительного вида кожаные изделия. Когда-то давно здание, должно быть, производило впечатление, но сейчас большей частью оно пустовало, и некоторые этажи посещались лишь совами и крысами. Выбитый над входной дверью девиз на древнем языке города почти истерся от времени, въевшейся грязи и плесени, однако еще можно было разобрать следующие буквы:
FABRICATI DIEM, PVNC
В переводе это значило «Защищать и Служить» — со слов сержанта Колона, который служил в иностранных частях и считал себя немалым специалистом в языках.
Да, в прежние времена служить в Городской Страже было честью.
Ох уж этот сержант Колон, подумал Ваймс, на ощупь пробираясь по сумрачному помещению со спертым воздухом. Самый что ни на есть любитель темноты. Тридцатью годами счастливого брака сержант Колон был обязан именно тому факту, что госпожа Колон работала весь день, а сам сержант Колон — всю ночь. Общались они с помощью записок. Прежде чем уйти в ночное, он готовил ей чай, а она по утрам оставляла ему в печке вкусно приготовленный и горячий завтрак. У них было трое взрослых детей, рожденных, как предполагал Ваймс, в результате использования чернил с повышенной проникаемостью.
А уж касаемо капрала Шноббса… в общем, любой человек, смахивающий на Шнобби, имеет более чем достаточно причин прятаться от глаз людских. Как раз тут вопросов не возникает. Сказать, что Шнобби обладает звериной внешностью, означало бы нанести смертельное оскорбление всему животному миру.
Ну и сам капитан Ваймс. Костлявая, небритая коллекция дурных привычек, маринованных в алкоголе. И вот эта компания составляет Ночную Стражу. Всего трое. Когда-то их были десятки, сотни. А теперь — только трое.
Ощупывая руками стены, Ваймс поднялся по лестнице, проковылял в кабинет, рухнул в первобытное, давным-давно продавленное кожаное кресло, пошарил в верхнем ящике, вытащил оттуда бутылку, вцепился зубами в пробку, потянул, выплюнул пробку, отпил. Рабочий день начался.
Мир перед глазами медленно обрел очертания.
Жизнь не более чем химия. Капля здесь, капелька там, глядишь, все и изменилось. Немного забродившего сока — и внезапно оказывается, что ты можешь протянуть еще несколько часов.
Когда-то в стародавние времена, когда этот район считался приличным, некий полный надежд хозяин расположенного по соседству трактира заплатил одному волшебнику значительную сумму, чтобы тот сделал ему светящуюся надпись, каждую букву своим цветом. Теперь надпись включалась, когда ей заблагорассудится, и периодически замыкалась от влаги. На данный момент буква «И» была кричаще-розовой и время от времени беспорядочно вспыхивала.
Ваймс привык к этому. Это стало вроде как частью жизни. Некоторое время он не отрываясь созерцал мерцающую игру света на осыпавшейся штукатурке, а затем поднял обутую в сандалию ногу и тяжело постучал по деревянному полу, дважды.
Раздавшийся через несколько минут отдаленный прерывистый хрип послужил верным признаком того, что сержант Колон добрался до лестницы.
Ваймс начал считать про себя. На верхней лестничной площадке Колон неизменно притормаживал и ровно шесть секунд восстанавливал дыхание.
На седьмой секунде дверь отворилась. В проеме, подобное полной луне, возникло лицо сержанта.
Наиболее точным описанием сержанта Колона будет следующее: он принадлежал к той категории людей, которые, выбрав военную карьеру, навсегда остаются в должности сержанта. Их абсолютно невозможно представить капралами. Или, если уж на то пошло, капитанами. Если же такой человек изберет иное поприще, то окажется, что он словно скроен для профессии, скажем, мясника или колбасника — одним словом, для той работы, для которой требуются большое красное лицо и способность истекать потом даже в самый лютый мороз.
Он отдал честь и бережно положил на стол Ваймса истрепанный лист бумаги.
— Добрый вечер, капитан, — поприветствовал он. — Доклад о вчерашних происшествиях и все такое. А еще ты задолжал четыре пенса «Чайному Клубу».
— Что там с этим гномом, сержант? — резко оборвал его Ваймс.
Бровь Колона дрогнула.
— С каким таким гномом?
— Который только что вступил в Ночную Стражу. Его зовут… — Ваймс поколебался, — Моркоу или что-то в этом роде.
— Моркоу? — у Колона отвалилась челюсть. — Так он ГНОМ? Я всегда говорил, нельзя верить этим мелким негодяям на слово! Вот подлец, мелюзга паршивая! Он надул меня, капитан, наврал насчет своего роста! — Сержант Колон слыл закоренелым «размеристом» — он искренне считал, что не стоит верить тому, кто ниже тебя ростом.