– Под арестом, – сказал Морковка, – с целью предъявления обвинений по пунктам 1) (i) что 18-го Грюна в помещении, именуемом Штопаный Барабан, на Филигранной улице, вы a) подавали или b) побуждали подавать алкогольные напитки после 12 (двенадцати) часов ночи, вопреки положениям Акта об Открытии Общественных Пивных Заведений от 1678, и 1) (ii) что 18-го Грюна в помещении, именуемом «Штопаный Барабан», на Филигранной улице, вы подавали или побуждали подавать алкогольные напитки в емкостях, которые размерами и объемом отличаются от предписанных в вышеуказанном акте, и 2) (i) что 18-го Грюна в помещении, именуемом «Штопаный Барабан», на Филигранной улице, вы разрешали посетителям приносить с собой обнаженное оружие длиной более 7 (семи) дюймов, вопреки Разделу Третьему указанного Акта, и 2) (ii) что 18-го Грюна в помещении, именуемом «Штопаный Барабан», на Филигранной улице, вы подавали алкогольные напитки в помещениях, которые, по-видимому, не имеют лицензии на продажу и/или потребление указанных напитков, вопреки Разделу Третьему вышеуказанного Акта.
Стояла мертвая тишина, пока Морковка перевернул страницу и продолжил читать.
– Также моей обязанностью является оповестить вас о том, что моим намерением является дать свидетельства перед Правосудием при рассмотрении обвинений согласно Акта об Общественных Собраниях (Азартные Игры), 1567, Актов о Лицензированных Помещениях (Гигиена), 1433, 1456, 1463, 1465, э-э, с 1470 по 1690, а также… – он бросил взгляд на Библиотекаря, который почувствовал приближающуюся опасность и поспешно пытался допить свое пиво, – Акта о Домашних и Одомашненных Животных (Уход и Защита), 1673.
Последовавшая тишина содержала в себе то редкое качество бездыханного предвкушения, когда собравшаяся компания выжидает, чтобы увидеть, что же сейчас произойдет.
Чарли аккуратно поставил стакан, разводы грязи на котором были натерты до ослепительного блеска, и поднял взгляд на Морковку.
Валет попытался притвориться, что он совершенно один и не имеет абсолютно никакого отношения к кому-либо, стоящему рядом с ним и по совершенной случайности одетым в такую же форму.
– Что он имеет в виду под Правосудием? – обратился он к Валету. – Здесь нет никакого Правосудия.
Валет недоуменно пожал плечами.
– Он что новенький? – сказал Чарли.
– Займись лучше собой, – сказал Морковка.
– Пойми, да в этом нет ничего лично против тебя, – сказал Чарли Валету. – Это же просто так говорят. У нас здесь был волшебник, так он вторую ночь об этом рассказывает. Какая-то искривляющая образовательная штука, ты не знаешь? – Он попытался припомнить. – Учебная кривая. Вот оно что. Это – учебная кривая. Осколок, подтащи сюда на минутку свою каменную задницу.
Как было заведено в «Штопаном Барабане», где-то в это время кто-то швырнул стакан. И на самом деле так это и началось.
Капитан Бодряк бежал по Короткой улице – самой длинной в городе, наглядно демонстрировавшей знаменитое морпоркское утонченное чувство юмора – в сопровождении сержанта Двоеточие, спотыкающегося и протестующего на бегу.
Валет находился снаружи «Барабана», переминаясь с одной на другую ногу. В минуты опасности он находил способ привести себя в движение с места на место без видимых усилий и не вмешиваясь ни во что, так или иначе набрасывавшее на него позор.
– Там дерутся! – заикаясь прокричал он, хватая капитана за руку.
– Только с тобой? – спросил капитан.
– Нет, с каждым! – заорал Валет, переминаясь с ноги на ногу.
– Ах.
Сознание подсказывало: вас трое. Он одет в ту же форму. Он – один из твоих людей. Вспомни беднягу Гамашника.
Другая часть его разума, ненавидимая, презренная часть, которая тем не менее позволяла ему выжить в Страже все эти пролетевшие десять лет, подсказывала: это невежливо в это соваться. Мы подождем здесь, пока он не закончит, а потом спросим его, не нуждается ли он в чьей-либо помощи. Помимо того, политика Дозора не состоит в том, чтобы вмешиваться в драки. Гораздо проще войти после всего произошедшего и арестовать любого валяющегося на полу.
Раздался грохот разлетевшегося окна и на противоположной стороне улицы очутилась чья-то ошеломленная фигура.
– Я думаю, – осторожно сказал капитан, – что нам лучше предпринять быстрые меры.
– Верно, – сказал сержант Двоеточие, – стоя здесь, человек может получить увечья.
Они с большой осторожностью немного отбежали от таверны, туда, где звуки ломающегося дерева и разбиваемого стекла не были так слышны, и стояли, старательно избегая глядеть друг другу в глаза. Время от времени из таверны доносился крик, и вновь и вновь таинственный звон, как будто кто-то бил в гонг коленом.
Недоумевая и теряясь в догадках, они молча стояли посреди маленькой лужи.
– У вас был отпуск в этом году, сержант? – спросил наконец капитан, раскачиваясь взад и вперед на носках.
– Да, сэр. Посылал свою жену в Квирм в прошлом месяце, сэр, повидать тетушку.
– Там чудесно в это время года, как мне говорили.
– Да, сэр.
– Все в герани и все такое.
Из верхнего окна вылетела фигура и приземлилась на булыжники мостовой.
– Так вот почему они пользуются цветочными солнечными часами, не так ли? – в отчаянии сказал капитан.
– Да, сэр. Чудесно, сэр. Все покрыто маленькими цветами, сэр.
Затем донеслись повторяющиеся звуки, как будто колотили чем-то тяжелым по дереву. Бодряк вздрогнул.
– Я не думаю, что он испытывает счастье от пребывания в Дозоре, сэр, – добродушно сказал сержант.
Дверь «Штопаного Барабана» срывали во время потасовок так часто, что недавно были навешены специальные петли, а потому, когда последующий исполинский удар сорвал дверь вместе с дверной рамой, вырвав их из стены, это лишь показало, как много денег было напрасно потрачено. Среди обломков кто-то попытался встать на колени, застонал и опять резко рухнул.
– Ну, кажется, что это все… – начал капитан, но его опередил Валет.
– Это же чертов тролль!
– Что? – сказал Бодряк.
– Это тролль! Тот самый, который стоит на дверях!
Они продолжали наблюдать с чрезвычайным вниманием.