А затем дракон опять возник в поле зрения, двигаясь, как стрела, двигаясь как выстреленная звезда, двигаясь как нечто, падающее со скоростью тридцать два фута в секунду в безостановочном полете. Он скользнул над крышами на высоте человеческого роста, наводя еще больший ужас своим звуком. Звук был такой, как если бы небеса медленно и аккуратно разорвали пополам.
Дозорные бросились навзничь. Бодряк поймал мимолетный взгляд огромного, немного смахивающего на лошадь чудовища, пока оно не ускользнуло прочь.
– Чертовы задницы, – сказал Валет, откуда-то из-под водостока.
Бодряк изо всех сил ухватился за дымоход и выпрямился.
– Вы в форме, капрал Валет, – сказал он дрожащим вовсю голосом.
– Простите, капитан. Чертовы задницы, сэр.
– Где сержант Двоеточие?
– Подо мной, сэр. Держится за дренажную трубу, сэр.
– Ах, незадача. Помогите ему подняться, Морковка.
– Боже, – сказал Морковка. – Посмотрите, что творится.
Вы могли описать положение дракона по рою стрел, выпущенных в городе, и по крикам и стонам всех тех, кого поразили отлетевшие рикошетом и промазавшие стрелы.
– Он даже еще не взмахнул крыльями! – кричал Морковка, пытаясь встать на крышку дымохода. – Вы только посмотрите на его полет!
Он не должен быть таким большим, говорил сам себе Бодряк, наблюдая, как огромный силуэт закрывает собой реку. Он был длиной с улицу!
Над доками вздымались языки пламени, и на миг чудовище очутилось в свете луны. Затем оно взмахнуло крыльями, со звуком, подобно тому, как породистое стадо шлепается со скалы.
Он превратился в туго сжатый круг, рывками несколько раз сотряс воздух, набирая скорость, и удалился прочь.
Когда он пролетал на Домом Дозора, то выплюнул столб белого огня. Черепица на крыше не расплавилась, но плитки вспыхнули огненно-красными капельками. Дымоход взорвался и кирпичи дождем полетели на улицу.
Громадные крылья колотили по воздуху, в то время как чудовище парило над горящим зданием, пламя взлетало языками над обломками. Затем, когда от всего оставалась только груда расплавленных камней и щебенки, с потеками и пузырями, дракон поднялся ввысь, презрительно хлопнув крыльями, и взмыл все выше и выше, дальше и дальше, улетая прочь из города.
Леди Рэмкин опустила телескоп и медленно покачала головой.
– Это неправильно, – прошептала она. – Это вообще неправильно. Он не мог такого сделать, вообще ничего такого.
Она опять подняла телескоп и замерла, пытаясь разглядеть, что же горит. Внизу, в своих клетках, завыли маленькие дракончики.
Традиционно, после пробуждения от блаженного беспамятства без происшествий, вы спрашиваете: «Где я?» Возможно, так отзывается расовое сознание или еще что-то.
Бодряк сказал это.
Традиция позволяет сделать выбор между лейтмотивом и вторыми голосами. Ключевым моментом в процессе выбора является ревизия увиденного, то есть, чтобы тело обладало всеми битами, позволяющими вспомнить вчерашний день.
Бодряк провел проверку.
Затем является бит танталовых мук. И когда снежный ком сознания начинает катиться, необходимо найти, что же проснулось внутри тела, лежащего в сточной канаве с чем-то множественным, существительное теряет всякий смысл после прилагательного «множественный», впрочем, ничего хорошего не следует после множественного, или это будет ящик с хрустящими простынями, либо предсказующая рука, либо занятая личность в белом, открывающая занавес сияющего нового дня? Закончится ли это все, ведь нет ничего худшего, чем слабый чай, питательная кашка-размазня, короткие укрепляющие прогулки в саду и, возможно, короткое платоническое любовное приключение с ангелом-посланником, или все это минутное помрачение и какой-то надвигающийся ублюдок врывается в текущие дела, держась за рукоятку кирки? И будет ли, сознание желает знать, виноград?
В этом месте весьма полезен внешний стимул. «Все будет хорошо» звучит великолепно, а вот «Все получили свои номера?» без сомнения плохой лозунг; хотя оба гораздо лучше, чем «Вы двое, держите руки за спиной».
На самом деле кто-то может сказать:
– Вы же были совсем рядом со смертью, капитан.
Болезненные ощущения, воспользовавшиеся бессознательным состоянием Бодряка, проснувшегося для метафорической быстро выкуренной сигареты, нахлынули вновь.
Бодряк сказал:
– Тьфу.
Затем открыл глаза.
Это был потолок. Его наличие исключило один неприятный вариант из существующего выбора и было весьма приятно. Искаженное зрение Бодряка признало также капрала Валета, который был значительно меньше обычного. Капрал Валет ничего не доказывал; вы могли умереть и увидеть нечто подобное капралу Валету.
Анк-Морпорк не изобиловал больницами. Все Гильдии содержали свои собственные санатории, а также было несколько общественных, руководимых самыми странными религиозными организациями, вроде Балансирующих Обезьян, но скорая и неотложная медицинская помощь не существовала, и люди были вынуждены умирать неэффективно, без помощи врачей. По общему мнению существование лечения не одобрялось медлительностью и так или иначе шло против пути Природы.
– Я уже сказал: «Где я?» – слабо сказал Бодряк.
– Да.
– Я получил ответ?
– Не знаю, где находится это местечко, капитан. Оно принадлежит шикарной богатой бабе. Она приказала принести вас прямо сюда.
Хотя мозги Бодряка были полны вязкой розовой патоки, тем не менее он ухватил два ключа к загадке и сложил их вместе. Комбинация «богатая» и «прямо сюда» что-то да значила. И еще этот странный химический запах в комнате, который пересиливал привычные дневные ароматы Валета.
– Вы не о леди Рэмкин говорите, а? – с подозрением сказал он.
– Вы, должно быть, правы. Огромная здоровущая курочка. Чокнутая на драконах. – Лицо Валета, как у грызуна, расплылось в самой ужасной ухмылке, которую доводилось видеть Бодряку. – Вы в ее постели, – сказал он.
Бодряк осмотрелся, почуяв первые такты увертюры слабой паники. Потому что сейчас, когда он был в состоянии наполовину навести фокус, он смог заметить холостяцкий беспорядок в комнате. Витал слабый запах талька.