– Мы должны, – сказал Двоеточие. – Мы должны были бежать быстрее.
– И что случилось? – спросил Морковка.
– Он умер, – сказал Двоеточие, делая большой глоток из бутылки, которую они несли, чтобы увидеть их в ночи. – Я сказал ему. Помедленнее, вот что я сказал. Вы наделаете много глупостей, вот что я сказал. Не знаю, что на него нашло, бежать вперед сломя голову.
– Я виню Гильдию Воров, – сказал Валет. – Позволять подобным людям на улицах…
– Там был этот парень, однажды ночью мы увидели, как он содеял ограбление, – с несчастным видом сказал Двоеточие.
– Прямо на наших глазах! А капитан Бодряк, он сказал «Давай», и мы побежали, только стрела могла бы лететь быстрее нас. Как иначе мы могли бы их поймать. Всегда от этого все неприятности, ловить людей…
– Им это не нравится, – сказал Валет. Раздался еще раскат грома и порыв дождя.
– Им это не нравится, – согласился Двоеточие. – Но Гамашник побежал и забыл, он побежал, завернул за угол, а там этот парень с двумя дружками поджидал…
– Все из-за его сердца, – сказал Валет.
– Да. А он там очутился, – сказал Двоеточие. – Капитан Бодряк сильно расстроился из-за этого. В Дозоре нельзя быстро бегать, парень, – таинственно сказал он – Ты можешь быть быстрым стражником или старым стражником, но ты не можешь быть старым быстрым стражником. Бедный старина Гамашник.
– Так не должно быть, – сказал Морковка.
Двоеточие приложился к бутылке.
– Да, но так есть, – сказал он.
Дождь барабанил ему по шлему и стекал по лицу.
– Но так не должно быть, – категорически сказал Морковка.
– Но так есть, – сказал Двоеточие.
Кое-кому в городе также было неловко. Этим беднягой был Библиотекарь.
Сержант Двоеточие дал ему значок. Библиотекарь крутил его так и сяк в своих огромных мягких лапах, пытаясь укусить.
Так происходило совсем не потому, что город обрел короля. Орангутанги – традиционалисты, а что может быть традиционнее короля. Но они также любили чистоплотность, а события не были чистоплотными. Или, точнее, события не были слишком чистоплотными. Правда и действительность никогда не бывают чистоплотными, как хотелось бы. Внезапные претенденты на древние престолы не растут на деревьях, ему-то об этом стоило знать.
Кроме того никто не искал его книгу. Это занятие было преимущественно человеческим.
В книге был ключ ко всему. В этом он был уверен. Существовал единственный способ узнать, что же было в книге. Это был рискованный способ, но весь день Библиотекарь носился рысью рискованными путями.
В тиши спящей библиотеки он открыл стол и из глубочайших тайников достал фонарь, не пропускавший наружу ни единого лишнего лучика. Впрочем, не стоило быть таким аккуратным с всеми этими бумагами вокруг…
Он также взял мешочек с арахисом и, после некоторого раздумья, большой моток веревки. Он откусил кусок веревки и использовал ее, чтобы повязать значок на шею, как талисман. Затем привязал один конец мотка к столу и, после минутного размышления, пропустил веревку между книжными полками, вытравив ее за столом.
Знание равняется силе…
Веревка была весьма важна. Через мгновение Библиотекарь остановился. Он напряг все свои силы, собрав воедино дух Библиотекаря.
Сила равняется энергии…
Временами люди бывают глупыми. Они думают, что Библиотека является опасным местом из-за всех этих волшебных книг, что вполне соответствовало истине, впрочем, истинным было и то, что она была одним из самых опасных мест, которые можно вообразить, просто потому что она являлась библиотекой.
Энергия равняется материи…
Он нырнул на авеню из книжных полок, которая была несколько футов шириной, и бодро шагал по ней полчаса.
Материя равняется массе…
А масса искажает пространство. Масса искажает его, превращая в многомерное L-пространство.
А потому, поскольку система Дьюи обладает своими тонкостями, если вы собрались что-нибудь отыскать в многомерных складках L-пространства, все что вам нужно – моток веревки.
Дождь усилился. Он барабанил по булыжникам Площади Разбитых Лун, полоща тут и там порванные полотнища флагов, разбитые бутылки и кем-то отрыгнутый ужин. Грохотал гром, в воздухе разливался свежий, зеленый запах. Клочья тумана, наползавшие с Анка, колебались над камнями. До рассвета оставалось немного.
Шаги Бодряка глухо звенели, отдаваясь эхом от прилегавших зданий, когда он проходил по площади. Парнишка стоял здесь.
Он всматривался в клочья тумана, закрывавшие здания, пытаясь сориентироваться. Дракон реял – он сделал шаг вперед – здесь.
– А здесь, – сказал Бодряк, – он был убит.
Он порылся в карманах. Там была всякая всячина – ключи, обрывки веревки, пробки. Он пальцем нащупал огрызок мела.
Он встал на колени. Эррол спрыгнул с плеча и отправился на инспекцию остатков праздника. Он всегда все обнюхивал перед тем как это съесть, заметил Бодряк. В этом была небольшая загадка, почему это его так беспокоило, ибо он все равно все съедал.
Заметим, что его голова находилась поблизости от этого места.
Он попятился, царапая мелком по камням, медленно продвигаясь по пустой, мокрой площади как древний богомолец, пробирающийся в лабиринте. Здесь крыло, протянувшись к хвосту, расправилось вплоть до этого места, сменим руку, а теперь направимся к следующему крылу…
Когда он закончил, то подошел к центру нарисованного силуэта и пробежался руками по камням. Он заметил, что они едва заметно теплые.
Разумеется, здесь что-то должно было оставаться. Что-то, он не мог понять, что-то жирное… или хрустящие зажаренные остатки дракона.
Эррол принялся есть разбитую бутылку с явными признаками наслаждения.
– Знаешь, что я думаю? – сказал Бодряк. – Думаю, что он куда-то ушел.
Прогремел раскат грома.
– Хорошо, хорошо, – пробормотал Бодряк. – Это была только мысль. Все не так драматично.
Эррол прекратил хрустеть, съев наполовину бутылку.
Очень медленно, как будто укрепленная на полированных, хорошо смазанных подшипниках, голова дракона повернулась лицом вперед.
Там, куда он так настойчиво смотрел, была лишь пустота и более ничего. Ничего такого, о чем можно было бы говорить.