Валет кашлянул.
– В этом случае шансы будут гораздо меньше, чем миллион к одному, – сказал Морковка. – Они могут быть сто к одному. Если дракон будет лететь медленно и пятно будет большого размера, то практически со стопроцентной уверенностью.
Двоеточие собрался что-то сказать, но слова замерли на губах. Полная уверенность, что можно попасть в цель. Он покачал головой.
– Не-ет, – сказал он.
– Тогда нам остается только одно, – медленно сказал Валет, – поправить шансы…
Около среднего прута в штукатурке образовалось неглубокое отверстие. Оно было небольшое, Бодряк знал об этом, но это было начало.
– Как бы то ни было, вы не нуждаетесь в помощи? – сказал Патриций.
– Нет.
– Как хотите.
Строительный раствор наполовину сгнил, но прутья решетки были глубоко вмурованы в камень. Под толстым слоем ржавчины оставалось еще много не сгнившего железа. Эта работа требовала много времени, но это было хоть что-то, над чем надо было работать, и она приносила блаженное отсутствие всяческих мыслей. Это было упоительное, блаженное занятие; вам было известно, что если вы продолжаете откалывать по кусочку, то наконец одержите победу.
Единственной проблемой оставалось «наконец». Наконец Великая А'Тьюн могла достичь конца вселенной. Наконец звезды могли сойти с орбит. Наконец Валет мог принять ванну, хотя это могло повлечь за собой радикальное переосмысливание природы Времени.
Так или иначе, он продолжать выковыривать раствор, а затем остановился, увидев как снаружи, очень медленно, упало что-то маленькое, розового цвета.
– Кожура арахиса? – сказал он.
Морда Библиотекаря, с выступающими челюстями, появилась в зарешеченном оконном проеме вверх ногами, и расплылась в такой ужасающей улыбке, что не оставалось ни малейшего сомнения, что это он.
– У-ук?
Орангутанг спрыгнул со стены, вцепился в пару прутьев решетки и потянул на себя. Мускулы на его бочкообразной груди вздувались и ходили ходуном, исполняя павану прилагаемым усилиям. Пасть, усеянная желтыми зубами, приоткрылась в молчаливом усердии.
После нескольких приглушенных рыков прутья поддались и сломались. Обезьяна отогнула их в сторону и устремилась в образовавшуюся брешь. Затем длиннейшие руки Закона ухватили подмышки изумленного Бодряка и одним движением вытащили его наружу.
Отряд обозревал дело своих рук.
– Хорошо, – сказал Валет. – А теперь, каковы шансы у человека, стоящего на одной ноге, с носовым платком в рту, стреляющего в уязвимые места дракона?
– М-м-м, – сказал Двоеточие.
– Шансы чертовски длинные, – сказал Морковка. – Хотя убежден, что моток закончится на крыше.
Двоеточие остановил перебранку.
– Решайтесь, – сказал он. – У меня затекли ноги.
Бодряк поднялся с булыжной мостовой и посмотрел на Библиотекаря. Он испытывал нечто, что для многих людей является шоком, обычно в гораздо менее приятных обстоятельствах, вроде той потасовки в «Штопаном Барабане», когда обезьяна возжелала немного мира и покоя, чтобы вдумчиво насладиться пинтой пива, это ощущение сводилось к одному: Библиотекарь мог выглядеть как набитый резиновый мешок, но набивкой этого мешка были мускулы.
– Это было изумительно, – вот и все, что он нашел сказать. Бодряк посмотрел на перекрученные прутья, и у него помутилось в голове. Он поднял покореженный металлический прут. – Ты случаем не знаешь, где может находиться Обычный? – добавил капитан.
– И-ик! – Библиотекарь ткнул ему в нос потрепанный клочок пергамента. – И-ик!
Бодряк читал написанные слова.
К всеобщему удовольствию… с последним ударом часов в полдень… высокорожденная непорочная дева… соглашение между правителем и управляемым…
– В моем городе! – зарычал он. – В моем, черт возьми, городе!
Он сгреб Библиотекаря за волосатую грудь и поднял на уровень глаз.
– Который час? – заорал он.
– У-ук!
Длинная, покрытая рыжими волосами рука протянулась вперед. Взгляд Бодряка последовал за указующим перстом. Солнце приобрело вид небесного тела, которое находится в вершине своей орбиты и посматривает на свой длинный, ленивый путь вперед, катясь к покровам сумерек…
– Я, черт возьми, не собираюсь с этим мириться, понятно? – кричал Бодряк, тряся обезьяну взад и вперед.
– У-ук, – терпеливо указал Библиотекарь.
– Что? Ах. Прости. – Бодряк опустил обезьяну, которая предусмотрительно не задавала никаких вопросов, ибо разозленный человек в состоянии поднять трехсотфунтовую обезьяну не заметив, что это человек, у кого полно своих мыслей.
Сейчас он внимательно рассматривал внутренний двор.
– Отсюда нет никакого выхода? – сказал он. – Я имею в виду, не перелезая через стены.
Он не ждал ответа, а ринулся вдоль стены и отыскал узкую, грязную дверь, толчком открыв ее настежь. Она была не заперта, но он толкнул ее просто так. Библиотекарь следовал за ним, раскачиваясь и приплясывая.
Кухня по ту сторону двери была совершенно пустая, прислуга окончательно утратила свои нервы и решила, что все благоразумные шеф-повара воздержались от работы в учреждении, где наличествовал мерзавец с пастью, большей чем они сами. Двое дворцовых стражников доедала холодный ланч.
– Сейчас, – сказал Бодряк, в то время как они наполовину привстали. – У меня нет ни малейшего желания иметь…
Те, казалось, не хотели прислушаться. Один из них потянулся за самострелом.
– Ах, черт с ним. – Бодряк схватил нож мясника, лежавший позади на колоде, и швырнул его.
Существует искусство метания ножей, и вам даже нужен особый нож для этого. С другой стороны, специальный нож действует точно так же, как и тот, что совершенно не попадает в цель.
Стражник с самострелом наклонился вбок, выпрямился и обнаружил, что пурпурный ноготь мягко заблокировал спусковой механизм. Он оглянулся. Библиотекарь стукнул его прямо по макушке шлема.
Второй стражник отпрянул назад, судорожно размахивая руками.
– Нет-нет-нет! – сказал он. – Это недоразумение! Что вы такое говорили о том, что вы не желали делать? Милая обезьянка!
– Ах, дорогой, – сказал Бодряк. – Плохо!