А потом дракон больше не появлялся, он парил где-то наверху, в нескольких футах над головой, порхающая мозаика из чешуи и шума, заполняющая собой все небо.
Двоеточие выстрелил.
Они смотрели, как стрела полетела прямо и неуклонно в цель.
Бодряк наполовину бежал, наполовину пошатываясь брел по мокрым булыжникам, задыхаясь и потеряв счет времени.
Так не должно быть, думал он в бреду. Герой всегда прекрасно с этим справляется, но он всегда добирается туда в последний момент. Впрочем, последний момент был еще пять минут назад.
А я не герой. Я не в форме, и мне нужно выпить, а я получаю пригоршню долларов в месяц без доплаты за перья. Это не плата для героя. Герои получают королевства и принцесс, они регулярно делают упражнения, а когда они улыбаются, то свет отражается от их зубов, бр-р. Ублюдки.
Пот заливал ему глаза. Прилив адреналина, который выгнал его из дворца, миновал, и сейчас требовал неизбежной расплаты.
Он споткнулся, зашатался и схватился за стену, чтобы устоять на ногах, пытаясь отдышаться. И тут он увидел людей на крыше.
«Ах, нет!» – подумал он. Они ведь тоже не герои! Что они себе думают, в какие игры играют?
Это был шанс миллион к одному. И кто мог сказать, что где-то в миллионах других возможных вселенных это могло не состояться?
Впрочем, подобный ход событий весьма любят боги. Но Шанс, который мог временами отменять даже богов, составлял 999999 поданных голосов.
В этой вселенной, например, стрела ударилась о чешую и с грохотом отскочила, канув в забвение.
Двоеточие глядел, как над его головой проплывал заостренный хвост дракона.
– Она… промазала… – еле слышно прошептал он.
– Но она не должна была промазать! – Глазами, налитыми кровью, он посмотрел на двоих стражников. – Это был чертов последний отчаянный шанс миллион к одному!
Дракон свернул крылья, повернув их вокруг гигантской оси, и устремился к крыше.
Морковка схватил Валета вокруг пояса и положил руку на плечо Двоеточия.
Сержант бушевал от злости и отчаяния.
– Чертов последний отчаянный шанс миллион чертей к одному!
– Сержант…
Дракон полыхнул пламенем.
Это была прекрасно управляемая струя плазмы, которая прошла сквозь крышу как сквозь масло.
Она разрезала лестничные ступеньки.
Она с треском врезалась в древние доски и заставила их съежиться как бумажки. Она перерезала трубы.
Она пронзила этаж за этажом, как длань разъяренного бога, и наконец достигла большого медного чана, наполненного тысячью галлонов свежеприготовленного созревшего виски.
Она прожгла дыру в чане.
К счастью, шансы любого, спасшегося от последовавшего взрыва, были в точности равны миллион к одному.
Огненный шар расцвел как роза. Огромная оранжевая роза, с желтыми прожилками. Он сорвал крышу и обернул ее вокруг изумленного дракона, воздев его высоко в небеса в кипящем облаке из щепок и обломков труб.
Толпа ошеломленно наблюдала, как раскаленная струя взметнулась в небеса, и едва заметила Бодряка, проталкивающегося к цели, сопя и крича, сквозь спрессованные тела.
Он протолкался сквозь строй дворцовых стражников и на ватных ногах, спеша изо всех сил, двинулся к центру площади. Никто не обращал на него ни малейшего внимания.
Он остановился.
Это была не скала, потому что Анк-Морпорк стоял на суглинках. Это была всего лишь огромная куча разбитой кирпичной кладки, возможно, тысячелетнего возраста, со времен основания города. Анк-Морпорк был такой древний, что был построен, в основном, на останках Анк-Морпорка.
Куча была стащена в центр площади, и к ней была прикована леди Рэмкин. Она предстала одетой в ночную рубашку и резиновые сапоги. По ее виду было ясно, что она побывала в схватке, и Бодряк ощутил мимолетный приступ сочувствия к тем, кто был в это вовлечен. Она одарила его взглядом, исполненным ярости.
– Вы!
– Вы!
Он взмахнул секачом.
– Но почему вы…? – начал он.
– Капитан Бодряк, – резким тоном сказала она, – вы меня очень обяжете, если не будете без толку размахивать этой штукой и найдете ей соответствующее применение!
Бодряк не слушал.
– Тридцать долларов в месяц! – бормотал он. – Так вот за что они умирают! Тридцать долларов! А я утаивал кое-что от Валета! Я вынужден был так поступать, увы. Полагаю, что этот человек мог бы даже дыню заставить покраснеть.
– Капитан Бодряк!
Он сосредоточился на секаче.
– Ах, – сказал он. – Да. Конечно.
Это был прекрасный стальной секач, а цепи старые и насквозь проржавевшие. Он начал рубить, высекая искры из кирпичной кладки.
Толпа молча смотрела на происходящее, но дворцовые стражники уже неслись стремглав к нему.
– Черт возьми, вы понимаете, что делаете? – сказал один из них, не обладавший в должной мере воображением.
– Черт возьми, вы понимаете, что делаете? – прорычал Бодряк, поднимая на них взгляд.
Они, оторопев, глядели на него.
– Что?
Бодряк нанес еще один удар по цепям. Звенья звякнули, падая на землю.
– Хорошо, вы сами попросили… – начал один из стражников.
Локоть Бодряка угодил ему прямо в грудную клетку; и еще до того как тот согнулся, нога Бодряка врезалась другому стражнику в коленную чашечку, подставив подбородок под удар вторым локтем.
– Отлично, – рассеянно сказал Бодряк. Он потер локоть. Это было чистое мучение.
Он переложил секач в другую руку и нанес еще один удар по цепям, помня, что еще несколько стражников бегут сюда, но тем особенным стилем, которым умеют бегать только стражники. Он знал его прекрасно. Это был бег, как сказал бы он, позволявший кому угодно обогнать вас несчетное число раз. Кажется, он выглядит готовым убивать, никто не платит мне за то, чтобы быть убитым, возможно, если я буду бежать достаточно медленно, то он уберется подобру-поздорову…
Нет никакого смысла испортить прекрасный день, гоняясь за каким-то проходимцем.
Леди Рэмкин встряхнулась, освобождаясь. Раздался нарастающий гул голосов, приветствующих ее освобождение. Даже в нынешнем состоянии ума люди в Анк-Морпорке всегда ценили представление.
Она схватила в пригоршню обрывок цепи и обвернула ее вокруг опухшей руки.