Хотелось прижаться к кому-то тёплому, но как ему сказать, что он мне нужен? Он дичится, близко не подпускает. Нет, надо научиться обходиться одной: вечная прилипала никому не нужна.
Нагулявшись, я пошла обратно. Ледяным потом накатила жуть. В клубах белёсого тумана обрисовалась чёрная фигура.
— Микаш! — закричала я что было сил.
Тень обернулась. Туман рассеялся, и я увидела своё лицо, как в зеркале. По воздуху кругами пошла рябь. Лицо растворилось в белой дымке.
— Микаш!
— Хватит орать, я не глухой!
Он поднялся с земли в том месте, где была тень.
— Доплер. Я его видела. Здесь.
Он тёр лицо кулаками: то ли до конца не проснулся, то ли удар головой не был таким уж пустячным.
— Можно, я скажу плохое слово?
— Валяй.
— Сцыкуха.
— Ты как всегда очень мил.
— Чай не принц на танцульках.
Как я могла это упустить? Обмен колкостями надоел. Я от него таких словечек поднабралась! Нянюшка бы заставила час полоскать рот.
— Перестань пугаться каждого куста. Ну туман, ну сгоревшая деревенька — бывает. Нет никакого доплера, у тебя как всегда воображение разыгралось.
Порой я тревожилась зря, когда снилось что-то дурное или обстановка навевала, но так явно, как сейчас — никогда. Жутко это — себя со стороны видеть. Понимать, какой ты пакостный на самом деле.
«Да что в тебе пакостного? Не доложила жратвы в миску очередной бродячей собаки?»
Как же достало, что он лезет в мысли без спроса!
«А ты думай потише и не мели чушь. Голова болит!»
Угу, я ещё и виновата.
«А то!»
Мысленно показала ему язык.
Мы перекусили и поехали дальше. Туман то сгущался, то рассеивался. Повсюду была безрадостная степь. Я вертелась в седле, пытаясь устроиться поудобней и вздремнуть, а вот Беркут под Микашем дремал прямо на ходу. Плёлся еле-еле, шаркая ногами по мокрой пожухлой траве, и снова спотыкался.
— Иди же, коняка безголовая, не позорь имя боевого коня! — забранился Микаш, хлестнув жеребца по ушам. Беркут подобрался и оскалился. — Эх, был бы у меня прут, так отстегал бы, что и не думал бы придуриваться!
Я прыснула в кулак. Встретившись со мной взглядом, Микаш понурился и ссутулил плечи. Опять врёт, чтобы казаться сильнее и мужественней. На самом деле он с Беркута пылинки сдувал. Вчера, стоило мне уйти, кинулся ноги коню проверять, а свою рану на лбу даже не заметил. Так зачем?
После обеда стало накрапывать. Взбодрило. Я укуталась в плащ. С капюшона на нос падали крупные капли. Я подогнала Лютика и зашагала в ногу с Беркутом.
— Переправа скоро?
— Какая тебе разница? Что на этой стороне, что на той — всё одно погано.
— Там до Сальванийского тракта недалеко. Может, обоз встретим. Они нас к себе возьмут.
— Угу, только если беженцев, но у них самих есть нечего. Не понимаю, зачем тебе понадобилось на юг. Там же война, фанатики, всё полыхает. Головы сложим, даже до Балез Рухез не добравшись, не то что до Нифельхейма.
В южных провинциях Норикии дороги запрудили беженцы из соседней Сальвани. Ободранные, оголодавшие и злющие, они проклинали единоверческую саранчу. Мы к ним не совались: слишком отчаянно они выглядели на обветшалых телегах, набитых нищенским скарбом.
На юг никто не ехал. Только косились подозрительно, спрашивали: «Куда?» Мы отвечали: «В Эскендерию, к книжникам». Люди крутили у виска: «Город переполнен, вас не пустят. Поворачивайте обратно». Микаш вопросительно оборачивался на меня, а я упрямо направляла лошадь вперёд. Хорошо, что он не знал, куда именно я еду.
— Может, мне вовсе не надо ни в Нифельхейм, ни даже в Балез Рухез. Хочу узнать, отчего они воюют. Если понять причины, можно остановить, хотя бы попытаться.
— Вначале ты жаждала пробудить Безликого, а теперь желаешь остановить войну? Не слишком ли для сопливой принцесски? Мания величия, м?
— Я хотя бы что-то придумываю, а не ворую чужие цели.
— Я хотя бы не живу в воображаемом мире, где я самый важный человек в Мидгарде.
— Пффф!
— Пффф!
Показалась переправа — покосившийся деревянный мостик на ту сторону. За этот год по нему прошло столько людей с лошадьми, сколько за всё время не хаживало. Мы спешились, Микаш отдал мне поводья Беркута и перевёл Лютика. Мостик жутко скрипел под их ногами, копыта скользили на мокрых досках, но потихоньку они скрылись в тумане на другом берегу. Микаш вернулся, взял под уздцы Беркута, а меня подтолкнул к мосту. Идти по нему было не страшнее, чем перебираться через ущелье на Мельдау: невысоко и мелко, но мокнуть неохота. Хотя я и так вся мокрая от дождя. Перешла, поймала Лютика и вернулась к краю берега.